— Ein Wort — ein Mann! [8] — заявил я, и хотя это было сказано по-немецки, она, похоже, поняла. Усмехнулась. Отошла в угол. Взобралась на стул. Подняла руку. И извлекла кассету — похоже, прямо из воздуха.
— Э? — сказал я.
— Проигравший платит.
— Постой. Я ничего не понял.
— А это и не обязательно.
— Ты мухлюешь. Она была у тебя в рукаве.
— Думаешь? Хорошо…
Не слезая, она снова двинула рукой — и кассета исчезла. Наташа спрыгнула и подошла ко мне.
— Можешь обыскать. Ну? Убедился? Постой… Куда ты… Ты нахал и грубый насильник! Ну, не сейчас же… Порвешь! Погоди, я сама…
Прошло некоторое время, прежде чем мы вернулись в эту комнату и снова обратились к проблеме тайника.
— Не человек, а маньяк! — заявила Наташа.
Слышать это было очень приятно. Но она тут же продолжила:
— Мы спорили вовсе не на это. И все права остаются за мной.
— Разве я хоть словом заикнулся?..
— Попробовал бы — и в самом деле стал бы заикаться. Скажи: занятия… этим самым (она не сказала ни «занятия любовью», ни «траханьем» — предпочла неопределенно-нейтральное) стимулируют твое мышление?
— Никогда не задумывался.
— И ты до сих пор не понял?
— Я вообще крайне тупой экземпляр.
— Спасибо, что предупредил. Ты, значит, ничего не видишь.
— Почему же? Вижу угол комнаты, гладкие стены…
— Вот-вот. И любой увидит то же самое.
— Ты хочешь сказать, что там… тайник-невидимка?
— Ну, простые вещи ты еще способен сообразить.
— То есть… голограмма?
— В десятку.
— Остроумно.
— Конечно, если руками обшаривать каждый дециметр стены, то на него рано или поздно наткнешься. Но шарить там, где ничего нет, станут в последнюю очередь, верно? А для этого ищущий должен располагать временем. Его бывает достаточно у властей; но тайник заложен не от власти, а от налетчиков. Они же, как правило, спешат.
— Все верно. Вот мои кассеты. Клади их туда же — и побежим. Хотя — постой. А что у тебя там еще?
— Да ничего особенного. Есть одна книжечка. — Она вынула и показала, то была скорее брошюрка. — Возьми — может быть, прочитаешь на досуге…
— Тоже дедовская?
— Нет.
Липсис оставил маме — сказал, что любопытно.
Я машинально сунул книжку в карман.
— Бежим. Мы и так уже опаздываем.
— На богослужение? — не удержалась она.
— Сложный вопрос, — сказал я серьезно, — Богу мы служим или кому-то другому. Это мы потом узнаем.
7
До Николы на сене добрались без происшествий. Храм был маленький, давних времен, но отремонтирован капитально, пожалуй, лет десять назад, а снаружи красился и совсем недавно. Уютная была церквушка, какими в свое время славился город сорока сороков, и хотелось думать, что и Господь в ней не такой, как где-нибудь в кафедральном соборе, величественный и строгий, а — добрый, провинциальный этакий, всепрощающий, похожий на сельского батюшку на склоне лет. Прежде чем войти, я перекрестился по-православному, от правого плеча к левому, в католическом храме пришлось бы наоборот, с левого плеча — потому, может быть, что оно ближе к сердцу. Вообще-то я никогда крещен в православие не был, как и в католичество либо лютеранство, но положил себе за правило в любом монастыре следовать его уставу, чтобы не обижать хозяев. Наташа посмотрела на меня не без удивления, но ничего не сказала. Поняла уже, наверное, что я никогда не делаю ничего без надобности; это и на самом деле так — или почти так.
Отец Николай ожидал нас, как и уговорено было, в левом приделе. Ничего в облике иерея вроде бы не изменилось после того, как мы расстались в зале съезда, и тем не менее выглядел он тут совершенно по-другому: значительнее и, так сказать, органичнее, и наперсный крест его здесь воспринимался уже не как принадлежность униформы, но воистину как великий символ — хотя, если подумать, с таким же успехом символом могло стать любое орудие казни — топор, например, или хотя бы то копье, каким орудовал один из воинов, что окружали крест на Голгофе. Ну да это не мои проблемы.
— Прошу пожаловать, — широким жестом, особенно выразительным, потому что сопровождался он плавным взлетом широкого рукава, пригласил нас отец Николай и первым двинулся в известную ему сторону. Мы пересекли главный неф; я заранее знал, что в алтарь он нас не поведет — туда имеют право входить только лица духовные; но оказалось, что в храме имеется еще достаточно большое количество помещений, комнат и комнаток, как и во всяком — с моей точки зрения — шоу-предприятии. Там, куда он привел нас, стояла купель, в коей крестят младенцев, стол, несколько стульев. Вероятно, то и была крестильная. В ней было теплее, чем в других помещениях храма, и как-то уютнее. Отец Николай пригласил сесть и сам уселся, привычным движением справившись со своим долгополым одеянием.
— Итак, чем могу служить?
— Прежде всего разрешите представиться.
— Я в курсе дела, — отклонил он мое предложение. — Профессор Бретонский объяснил мне, кто вы и с какой нуждой. Я готов ответить, поелику это будет в моих малых возможностях. Спрашивайте.
(Пожалуй, для сохранения стилистического единства ему следовало бы сказать «Вопрошайте».)
— Благодарю вас. Моих читателей прежде всего будет наверняка интересовать вот что: вы, православный священник, иерей…