— Я вам очень благодарен, отец протоиерей. Еще два маленьких вопроса, с вашего позволения. Первый: вот эта ваша позиция не может отразиться на вашей судьбе?
— Пока не отразилась. Хотя я ее не скрываю.
— Как вы думаете — почему?
Он улыбнулся.
Первый: вот эта ваша позиция не может отразиться на вашей судьбе?
— Пока не отразилась. Хотя я ее не скрываю.
— Как вы думаете — почему?
Он улыбнулся.
— Видимо, есть какие-то причины. Но думать о себе мне сейчас просто некогда.
Но мне не хотелось довольствоваться столь неопределенным ответом. В то же время я понимал, что ничего серьезного протоиерей не скажет. И решил слегка подтолкнуть его — в переносном, конечно, смысле.
— Скажите, не может ли ваша, так сказать, устойчивость быть следствием того, что укоренение ислама в России, сколь бы парадоксально это ни звучало, пошло бы на пользу православной церкви?
Он прикинулся удивленным, но не старался сделать это очень уж искусно.
— Каким же это образом?
— Ну, тут достаточно простое умозаключение. Вы, так сказать, растренированы из-за отсутствия серьезного противостояния: власти уже много лет смотрят на вас весьма благосклонно, охотно демонстрируют свою приверженность православию; правда, время от времени ваши иерархи обращаются с настоятельными просьбами ограничить деятельность в России иных конфессий; ну, это естественно, было бы странно им этого не делать. Однако по-настоящему ведь секты вам не противники — и вы можете жить с ленцой, ограничиваясь соблюдением необходимой формы. А вот если в местах, которые вы привыкли считать исконно своими, начнет всерьез укореняться такая мощная и динамичная религия, как ислам, тут вам, хочешь не хочешь, придется бороться всерьез. А поскольку применение оружия вряд ли возможно — не дай Бог разжечь джихад! — то придется мобилизовать все иные силы — духовные, организационные, все прочие. Придется омолаживаться. Это будет, словно подсадка молодой железы в дряхлеющий организм. И как раз поэтому ваше участие в происходящем процессе может рассматриваться как дело благое. Как знать, может быть, у вас есть и благословение Его Святейшества?
Отец Николай слегка улыбнулся:
— Это ваши предположения, не мои.
— Вы их опровергаете?
— Будем считать, что я их не слышал, что ваш монолог остался мысленным.
Я понял, что большего он не скажет. Но, как говорится, sapientii satis. [9] Ну что же, еще один вопрос…
— И наконец: собираетесь ли вы изложить все эти ваши соображения Претенденту при личной встрече?
— Не думал об этом. Он все это, я уверен, знает лучше меня.
— Но вы будете просить аудиенции? Или хотя бы участвовать во встрече?
— Если Богу будет угодно. Но вряд ли моя скромная персона вызовет у государя — или будущего государя — интерес. Я ведь политик всего лишь постольку-поскольку.
— Сердечно благодарю вас. И приношу извинения за то, что отнял у вас столько времени.
— Мое время принадлежит людям. Но не думаю, чтобы мы провели его совсем уж бесполезно. А сейчас, увы, меня ожидают другие дела. Я провожу вас до выхода.
— Не затрудняйтесь; думаю, мы не заблудимся в храме.
— Не сомневаюсь. Но… во избежание осложнений.
Я вспомнил предупреждение, сделанное им еще на съезде: храм, на первый взгляд казавшийся пустым, на самом деле охранялся. Интересно было бы узнать, кому принадлежала охрана. Чем вооружена. Насколько многочисленна. Вообще, сразу возникла куча вопросов. Но ясно было, что священник ответа на них не даст.
— В таком случае мы готовы, — сказал я.
До самого выхода мы никого не встретили. Ничего, в спокойной обстановке я расшифрую сделанные записи. И из них узнаю, кроме всего прочего, и то, сколько человек находилось на территории храма во время нашего собеседования.
— Куда теперь? — спросила Наташа, когда мы сели в машину.
— А куда бы ты хотела?
— Куда-нибудь, где можно купить что-нибудь для еды. Дома — пустой холодильник, я утром последнее доела.
— Ты права. И надо, пока есть время, послушать, что старик наговорил на последнюю кассету.
— Это можно будет сделать вечером.
Я покачал головой:
— Не исключено, что вечер мы проведем совсем в другом месте.
Я ожидал вопросов, но их не последовало. Наташа, видимо, успешно осваивалась со спецификой журналистской деятельности такого рода. Неплохого работника я нанял. Немножко ее подучить, и…
Я ударил по тормозам. И вовремя. Отреагируй я на долю секунды медленнее — и тупорылый «КамАЗ» нокаутировал бы наш легонький седанчик крюком в правый бок, отшвырнул бы на глухой бетонный забор, тянувшийся справа.
— Ого! — только и пробормотала Наташа. — Не слабо.
— Ты не заметила, откуда он вывернул?
— По-моему, из того вон проезда — впереди, справа. Станешь догонять?
— Нет смысла. Он уже далеко. Жаль, я не заметил номер.
— Я заметила.
— Ты что же, не испугалась совсем?
— Еще как! Внутри все трясется.
— Ты молодец, — сказал я и поцеловал ее.
— Этим лучше заниматься в домашней обстановке, — заметила Наташа.
— Тонкое замечание. Ну что же, поехали. Думаю, сейчас они больше не станут рисковать.
— Интересно, кто это «они»?
— Если бы знать.
Я и в самом деле не знал. Хотя кое-какие новые подозрения начали уже складываться.