Я похлопал пальцами по своему цифровому «Никкону»:
— У меня хорошая камера. И широкоугольник. Так что мне выгоднее находиться подальше — и повыше. Может быть, даже залезу на балкон. Самый лучший обзор; тем более что там народу будет, я надеюсь, немного.
— Разумно, — кивнул он. — Ну что же — пора мне, пожалуй, спуститься вниз.
Время усаживаться.
— Может быть, встретимся после закрытия? — предложил я. — Хотелось бы задать вам еще несколько вопросов.
— Отчего же нет, — согласился он. — С удовольствием.
Он двинулся к широкой лестнице. Я смотрел ему вслед. Он старался идти, не прихрамывая — но, видимо, прыжок с крыши шестиэтажного дома все же не прошел совершенно бесследно, хотя устройство, давшее возможность мягкого приземления, каким бы оно ни было, сработало, надо сказать, неплохо.
В моем распоряжении оставалось еще несколько минут. И я тоже решил прогуляться по залу, уже почти совершенно заполненному — прежде чем занять заранее выбранную позицию.
Люди вели себя спокойно, хотя легкое волнение — оно ощущалось — витало в не очень свежем, невзирая на кондиционеры, воздухе. Свободнее всех, как и полагалось, чувствовали себя телевизионщики, давно уже привыкшие ощущать себя выше всех условий и условностей, словно были они стихией, явлением природы, от нее никак неотъемлемым. Большинство тяжелых камер было уже установлено на точках, несколько человек с ручными, в сопровождении ассистентов, еще бродили по залу. Пробегая глазами таблички с именами телекомпаний, наших и множества зарубежных, я прикидывал: кому на этот раз удалось занять лучшие позиции? Российскому глоб-каналу? СNN? Или, может быть, на этот раз НТК — Национальной телекомпании? Между ними обычно шла тихая борьба за центральную точку в таких вот случаях, когда вызревала сенсация, хотя и относились они к одному и тому же, осиротевшему ныне, ОТК. Странно: на сей раз выиграл не какой-то из трех китов, а некто четвертый; в таком случае то была наверняка акула. Я невольно подошел поближе. «Президентский телеканал»? Гм. Что-то я краем уха слышал о том, что такой возник, и президент в своей предвыборной кампании и в борьбе против Референдума и Избрания им пользовался; конечно, не было никаких оснований назвать ее президентской, однако такое наименование оправдывалось тем, что борьба шла за сохранение самой идеи президентства, в противоположность монархии, а не какого-то конкретного кандидата на первый пост; была эта телефирма, по моим данным, достаточно хилой пока еще. Возможно, доставшись государю, она и процветет, но пока…
Любопытствуя, я подошел поближе. И убедился в том, что — безотносительно к их финансовым возможностям, скромным, как у любой безрекламной компании, аппаратура у них была не просто хорошей, но прямо-таки шикарной — похоже, последний крик SONY, с совершенно новым дизайном — и электроникой, надо полагать, не уступавшей внешности. В этом деле я кое-что смыслю, — положение обязывает, — и сейчас с удовольствием глядел на новый шедевр, не без труда порой распознавая знакомые вещи в их новом облике. Красиво, ничего не скажешь.
Красиво, ничего не скажешь. Пришлось президенту потратиться напоследок. Хотя и это вряд ли ему поможет… Так; ну а этим что управляется? Вроде бы все я уже опознал, а лишнего ничего на этой камере, как и в любом приборе и устройстве, быть не должно. Раз есть — значит эта штука нужна… Я подошел еще ближе; тоже интересно: помимо обычных кабелей, питания и трансляции, от камеры уходил еще один, тонкий; у других камер ничего подобного не было. Я хотел было подойти к камере вплотную, но в это время она начала медленно и плавно поворачиваться, хотя никто и не управлял ею: дистанционное управление? Откуда? Я только было собрался задуматься, как кто-то сзади тронул меня за плечо. Я оглянулся. То был человек незнакомый, но на груди его виднелся значок члена Службы порядка съездовского Оргкомитета.
— Вы мешаете работать, — сказал он — не грубо, но и без всякого дружелюбия. — Сядьте, пожалуйста, на свое место.
Спорить я не стал; место мое было наверху, и я направился туда, — однако так и не добрался. Я пошел вдоль фидеров, что согласно вели меня в вестибюль и оттуда — к выходу; но сразу на крыльце их согласие кончалось: если все остальные скрывались в расположившихся поблизости вагенах, увенчанных параболами антенн, то один, лишний, уходил совершенно в другую сторону и вползал в неприметный микроавтобусик, приютившийся в ближайшем дворе. Стекла машины были тонированы и отсюда казались черными. Не иначе, как управлять «президентской» камерой собирались именно отсюда.
Вот, значит, как обстояло дело…
Не останавливаясь, я прошел в глубь двора, зашел в подъезд, поднялся на второй этаж, побыл там с минутку и вышел. Только что двор был пуст; сейчас в нем оказались уже два молодых человека — ни один из них не глядел на меня, но опытному глазу было ясно, что они готовы к крутым действиям, если обстановка потребует. Я миновал их, не уделив им никакого внимания.
Я возвращался в театр, испытывая даже некоторое облегчение от того, что ларчик открывался предельно просто; хотя примешивалась к этому чувству и определенная досада: оказалось, что дельные мысли приходят в голову одновременно — или почти одновременно — самое малое, двум людям — а не мне одному, как я до сих пор полагал.