— Ну, — сказал он в ответ, — это пьеса такая. Начинается с конца. И, похоже, именно сейчас.
И в самом деле: монитор исправно показал, как зал замер, затаив дыхание, а потом как бы единой грудью выдохнул; и это означало, что историческое заседание съезда азороссов наконец-то приблизилось к открытию.
8
— …Если, конечно, гражданам России угодно будет избрать меня своим государем…
Так говорил, стоя на трибуне, Искандер, наш Претендент. Овации успели стихнуть, и его внимательно слушали.
А на мониторе, на котором я все это видел, перекрестие прицела лежало прямо на его груди. Навести аппарат можно было очень точно. Он обладал прекрасной механикой.
— Завтра состоятся Референдум и Избрание. Если вам хоть в какой-то мере близко то, что я говорил, если судьба державы волнует вас — сделайте правильный выбор. Я буду говорить еще и еще, отвечать на все вопросы, какие люди захотят мне задать; мне нечего скрывать, нечего стыдиться. Все мои желания — в том, чтобы достойно продолжить дом Романовых на российском престоле — с пользой для великой страны, для великого народа. Иншалла.
Я удовлетворенно кивнул сам себе.
Иншалла.
Я удовлетворенно кивнул сам себе. Он не ошибся ни в едином слове — даже в тех последних фразах, которые я едва успел просмотреть перед самым началом заседания. Но это был еще не конец.
— Соотечественники! — заговорил он снова. — Всевышнему угодно было сделать выбор ваш не столь мучительно тяжелым, каким он казался всем нам до нынешнего дня.
Гражданам России предстояло выбрать между двумя представителями дома Романовых. Признаюсь, что, окажись я на месте любого из вас — и меня точно так же терзали бы сомнения.
Но дилемма эта, к великому счастью, отпала…
Краем глаза я заметил какое-то движение на балконе. Покосился на второй монитор и увидел Наташу. Она сидела по-прежнему неподвижно, словно бы внимательно слушала речь.
— Смотри очень внимательно, — предупредил я Липсиса. — На нее. Как только она начнет поправлять волосы…
И именно тогда Наташа подняла руки и стала оправлять прическу.
— Внимание на Долинского! — скомандовал я. — Крупный план!
Изя повиновался.
Лицо профессора заняло весь экран. Оно свидетельствовало о том, что Долинский волнуется. Были отчетливо видны капли пота. Он беспрерывно двигал челюстями, хотя, как мне было известно, никогда не жевал резинку. Раз и другой посмотрел на часы.
Я понимал его. По его расчету, сейчас должно было произойти нечто. После этого «нечто» автобусик должен был сорваться с места и затеряться в московских улицах, заметая следы, Долинский же наверняка остался бы, чтобы принять участие в неизбежной всеобщей суете.
Он ждал; но ничего не происходило. И когда истекли те минуты, что он отводил на какие-то легкие неурядицы, он понял, что ожидаемого события не произойдет.
Тогда он встал, поднял лежавшую на соседнем кресле сумку и по проходу стал спускаться к барьеру балкона.
Наташа чуть шевельнулась, и он мгновенно глянул на нее и так же сразу отвернулся. Я знал, что, прикрытая спинками передних кресел, она сейчас достает из своей емкой сумки автомат — подарок Изи.
Но я надеялся, что ей не придется пустить его в ход.
Долинский шел к барьеру, а навстречу ему, панорамируя сцену, а потом и зал, послушно, повинуясь моим командам, — навстречу ему поворачивалась та самая камера, что в зале привлекла мое внимание. Та, что управлялась отсюда, из автобуса.
Он шел, но еще не видел камеры. Он увидит ее, только подойдя вплотную к барьеру. И одновременно он окажется на моем мониторе. Желательно — чтобы поближе к перекрестию. Потому что тут соревнование пойдет на скорость. А пока я видел его на втором экране и старался поточнее наводить первый — по верхней части прохода. Конечно, если он свернет перед первым рядом и, перемахнув через кресло или просто встав на него, будет готов выстрелить, то по времени я проиграю. Но ведь он не видит, что камера смотрит в его сторону. И он торопится…
У Наташи что-то не заладилось: похоже, угловатое оружие застряло в сумке.
А Долинский не свернул никуда. Он возник — по пояс — над барьером балкона именно в той точке, в которой поджидало его перекрестие прицела, принадлежавшее его же оружию. Мой палец лежал на нужной клавише.
Долинский остановился на миг. И его руки, сжимавшие автомат, поднялись над бархатом барьера.
Но клавиша уже подалась под нажимом моего пальца.
Тонкий прут света, тверже железа, вырвался из второго, сверхнормативного объектива задранной кверху камеры и ударил Долинского в грудь.
Поразить его было даже проще, чем играя в какую-нибудь хитрую компьютерную игру.
Падая навзничь, он успел еще изогнуться и опустился не на ступеньки, а на соседнее кресло первого ряда.
И это было все.
Я видел еще, как Наташа медленно опустила сумку, встала и пошла к выходу.
А заседание продолжалось. Кажется, никто так и не понял, что случилось. Только Искандер на миг вскинул глаза — но продолжал свою речь без единой запинки. У него были крепкие нервы.
— Ладно, Изя, — сказал я. — Раз уж ты подрядился помогать мне, то оставайся тут и наблюдай. А мне надо поспешить туда.
— Я на месте Претендента устроил бы хорошие посиделки — не в его, а в твою честь, — пробормотал Изя Липсис. — Если бы не ты…