— Брести по своим следам до полного вымирания…
— Я же говорю — парабола! Гипербола!
— А пошел ты!
Они перешли на нормальный пивной язык, матери и отдельные части тела запорхали вокруг как бабочки. Бармен покосился на них — но, похоже, они тут завсегдатаи и возможности их хорошо известны. Я слушал их без интереса: искусству красноречия я в молодости обучался у великих боцманов, а тут скучно препирались отставные интеллектуалы — такие же, как и те трое. Дом в свое время, сразу после постройки, вспомнилось мне вдруг, принадлежал никакой не фирме вовсе, а куда выше: Академии Наук, но жили в нем не нобелевские лауреаты, конечно, а энэсы, снабженцы и бухгалтеры. Эти были явно из энэсов.
Но тут мой наушник ожил.
— Третий на ноль: сдано — принято.
— Третий четный: свободен.
— Четвертый на ноль…
Я дослушал до конца, одновременно провожая взглядом людей, по одному покидавших дом. Они расходились — кто направо, кто — налево, кто — наискось через улицу, и исчезали из поля зрения.
Стоп! — вдруг подумал я. — Что-то не так…
Что-то не так было на улице. Или, может быть, у меня в голове: какая-то арифметическая ошибка. Вышло из дома на одного человека больше, чем вошло. А ведь этого не должно было быть. Никак не могло. А если все же было… значит, не зря я просиживаю тут штаны.
Наушник бормотал:
— Второй. Нужно поторопиться со средней частью текста. Подтвердите получение обычным способом.
Это повторили еще дважды. Но мне было не до того. Один лишний. И похоже, я уже знал — кто именно. Я обернулся к дальнему столику в углу. Одинокий праздношатающийся, сидевший за ним, поднял на меня глаза. Я кивнул. Он оказался рядом. Я в окно показал ему уходившего:
— Вон того. Не спутай. Нейтрализуй его. Потом доложишь для передачи мне.
В следующую секунду я уже наблюдал в окно за его удаляющейся спиной.
Вспомнил о словах, только что звучавших в моем ухе. Неспешно допил пиво, выключил плейер, вынул из уха горошину, поднялся. Можно было спокойно уходить. В Реанимации все обстояло нормально. Во всяком случае, сейчас. А вот перед этим что-то нарушилось. Кто-то, кому никак не следовало быть в этом доме, там все же оказался. Человек, весьма напоминавший моего вокзального незнакомца. Не лицом, нет, хотя и у этого оно было достаточно маловыразительным; но фигурой, походкой — чем-то таким. Ничего, теперь по пятам за ним следует опытный человек. Надо надеяться, сумеет все сделать как надо… И тем не менее вывод может быть только один, не подлежащий обсуждению: база Реана засвечена. С арифметикой спорить не станешь. И конечно, все тут должно остаться точно так, как сейчас — за исключением одного: номеру Первому придется сменить место жительства. Сразу. Сегодня же. Немедля. Сейчас — прямо с движения — дадим нужную команду. Тут промедление смерти подобно — в самом прямом смысле.
— Реан! Здесь второй. Незамедлительно, не теряя ни секунды, проверьте все здание: подозреваю, что курочка снесла яичко. И первому сразу же уйти в резерв. Передайте, что это моя инициатива.
— Будет сделано.
— Конец связи.
Старички мои, старички, — думал я, выходя. — Хорошо быть пенсионером — если платят, конечно, но с этим уже лет сорок, как наладилось, вы тогда еще молоденькими были, а я и вообще пешком под стол ходил… Вы хоть поболтать можете вволю. Хочешь — о политике, хочешь — об истории. И политика, и история — это как сон, который может длиться бесконечно, так что и просыпаться не хочется. Особенно если это история России. Никто не знает, что такое Россия, а что собой представляет ее история, особенно последних десятилетий — и того менее. Да никто и не хочет знать, если разобраться. Воистину, не зря сказано в суре тридцать седьмой «Стоящие в ряд», айяты тринадцатый и четырнадцатый: «Когда им напомнишь, не вспоминают. А когда они видят знамение, насмехаются».
Однако же хорошо смеется тот, кто смеется безнаказанно.
Именно так.
2
Отъехал я беспрепятственно, и, продвигаясь дальше по нижнему уровню Кольца, с Самотечной эстакады отправил нужную команду. Потом задумался. Мне нужно бы теперь вернуться в гостиницу: накопилось немалое количество кабинетных дел. Но я чувствовал, что этим вечером просто не смогу ими заниматься. Потому что только сейчас до меня начал доходить весь нелепый трагизм того, что случилось с Ольгой, и вся бесконечность моей вины в этом. Мне нужен был собеседник с гигроскопической жилеткой, чтобы выплакаться до последней слезы. Подобное случается со мною очень редко; сегодня и приключился такой нештатный день.
Из машины я стал звонить. Изе Липсису; его телефон молчал, как студент, вытянувший не свой билет. Позвонил Северину — у того автоответчик убедительно сыграл роль сторожевого пса. Бизнесмен чертов. А если бы я хотел предложить выгодный контракт? Хотя — для таких у него наверняка есть другой телефон. Больше звонить было, пожалуй, некому. Сегодня телефон не приносил мне удач.
Но подсознательно я все время знал: куда и зачем я должен поехать — и поеду.
Ольгу, конечно, уже обнаружили, протоколы написаны, опрос возможных свидетелей произведен и тело отправлено в морг. Если при ней были какие-то документы — домой уже сообщили. Но их могло и не быть; многие не носят их с собой — чтобы не украли или не потерялись сами собой. Если так, то дочь — ее и моя — до сих пор не знает, куда подевалась мать, и уже беспокоится — но еще не до такой степени, чтобы начать обзванивать милиции и морги.
Однако часом раньше или позже — она узнает. И каково ей тогда придется? Одной?..
Я почему-то был уверен, что она — одна, хотя в ее возрасте это скорее исключение, чем правило.