Сразу же после этого…»
На этом запись старого дипломата окончилась. Видимо, что-то помешало ему даже завершить фразу. Собственно, мне ясно было — что именно: пуля снайпера, пущенная через окно. Не вполне ясным для меня было лишь: стоял ли за спиной стрелка мой заказчик — или другие люди. Могло быть и еще интереснее: убили одни, а материалом воспользовались другие, первыми оказавшиеся в нужном месте. Над этим предстояло еще подумать.
Я взглянул на часы. Назначенное мной время уже миновало. Курьер опаздывал. За все последние минуты тут появился только официант, убиравший посуду после завтрака: я слышал, как он стучал и Наталья впустила его. Сейчас он как раз закончил устанавливать все на своем катафалке и ждал, похоже, пока я сниму наушники, — чтобы подписать счет, наверное.
Я кивнул. Он и в самом деле приблизился. Я всмотрелся и узнал его. Он остался невозмутимым; подойдя почти вплотную, положил на край стола сверточек размером со спичечную коробку.
— Ваш заказ, сударь.
Я уже понял: это и была затребованная мной катушка, аппарат для обнаружения заложенных зарядов на достаточно больших расстояниях; он давал мне возможность проверить трассы предстоящих проездов. Я обязан был что-то предпринять в связи с моими предположениями и новой для меня информацией Липсиса.
— Благодарю вас.
Он кивнул, глядя на меня взором больной собаки. Не мое дело, конечно, но я не удержался и спросил:
— Вы здоровы?
— Я — да… — ответил он уныло. — Весьма признателен вам за заботу.
— Вы — да; а кто же — нет?
— Увы… Только что сообщили: на улице трагически погиб генеральный директор наших Объединенных Телестудий…
— Каким же образом? Попал под машину? Нет, разумеется, он не ходит пешком!
— Разумеется, нет, сударь. Он ехал в своей машине, в том самом бронированном «мерседесе», что подарил ему еще предыдущий президент…
— Как же в таком случае?..
— Машина взорвалась. Такое прискорбное происшествие! И когда только для нас наступит нормальная, тихая, безопасная жизнь?..
Он смотрел мне прямо в глаза, и его взгляд выражал все, что угодно, кроме сожаления и тоски по спокойной жизни. За этим человеком я знал несколько идеально проведенных операций по нейтрализации крупных деятелей; не у нас в стране, но родом-то он был отсюда. Российская косточка. На сей раз дело сделал кто-то другой; хотя — откуда мне знать? Я не выбираю людей для таких акций, мое дело — лишь написать о случившемся.
— Спасибо за новости.
— Печальные новости, сударь.
— Очень печальные, разумеется.
— С вашего разрешения, я увезу посуду на моем транспорте. Кстати, ваша машина на стоянке. Ключи в замке.
— Сделайте одолжение, увезите. И еще раз спасибо, на этот раз за машину.
— Был рад услужить.
Он повернулся и, неслышно ступая, исчез вместе со своим инвентарем. Я окликнул Наташу:
— В каком ты состоянии? Нам пора на съезд.
— Сейчас. Еще пять минут…
Женщина остается женщиной — ей всегда не хватает пяти минут, которые на практике оборачиваются четвертью часа. Да, кстати, о женщинах…
— Наташа! Как же это ты ухитрилась впустить его и потом оставить наедине со мной? А если бы он оказался…
Она не позволила мне закончить:
— Если бы он оказался — у него в спине сидело бы две, а может, и три пули. Почему, ты думаешь, я не успела с макияжем? Я отсюда все время держала его на мушке. Раз уж мне приходится играть роль твоего телохранителя, я стараюсь соответствовать.
— Ты чудо, а не женщина. Но ты уверена, что попала бы из браунинга?
— Не уверена. Поэтому я взяла твой «Узи».
На это я просто не нашел, что ответить. Как было сказано в только что прослушанной мною записи, в семье управляет жена. Она не была мне женой, и мы не составляли семьи, но в этот миг я подумал, что Аллах и на самом деле милостив и милосерд. А значит, все еще возможно.
— Машина ждет, — сказал я ей. — Пошли.
— На вернисаж?
— В конечном итоге. Сперва — небольшая прогулка по городу.
3
Похоже было, что меня решили на какое-то время оставить в покое: машина оказалась в полном порядке. Правда, я и сам сделал для этого не так уж мало: более или менее договорился с Батистовым и не расторг устный контракт со Стирлингом; значит, ни тот, ни другой не были сейчас заинтересованы в том, чтобы вывести меня из строя — совершенно или на время. Однако они вряд ли были главными моими недоброжелателями.
Я ехал медленно, соблюдая все правила, и до дома напротив пивного бара мы добирались целых сорок минут. После компактных европейских городов к московским расстояниям каждый раз приходится привыкать заново. Возле бара я притормозил, но глушить мотор не стал, мы постояли минуты три, пока я пытался представить себе, как некто выйдет из этого подъезда, где будет в это время стоять его машина, где расположатся телохранители и — самое главное — из каких окон или с каких крыш будут прицеливаться чужие снайперы; в том случае, конечно, если им известно, что движение начнется именно отсюда.
Потом я тронул с места и поехал еще медленнее, чем до сих пор, чтобы скорость не мешала осматриваться и думать.
Я размышлял вот о чем: сейчас никто — включая и меня самого, что уж говорить о противнике, — совершенно никто не знал предстоящего маршрута — по той причине, что он вообще не был еще утвержден. Достоверно известен был лишь конечный пункт движения: Художественный театр, что на Тверском бульваре. Относительно начального пункта — того, где я только что был, — я сомневался; но для пользы дела следовало предполагать, что они его знают. Не бездельничают же они в Москве… Однако от пункта А до Б можно проложить самое малое четыре маршрута, начиная с того, что отсюда можно тронуться направо, а можно и налево, и к театру тоже можно подъехать со стороны Тверской, но не исключено, что кортеж подкатит с противоположной стороны — с Большой Никитской; можно было ожидать движения по Суворовскому бульвару, но с тем же успехом — и по Страстному; вообще, даже зная, что движение начнется в Чистом переулке и что маршрут будет пролегать через какие-то улицы и переулки в треугольнике, сторонами которого являлись — дуга Кольца, от Смоленского бульвара до Садовой-Триумфальной, затем — Пречистенка с Волхонкой и, наконец, Тверская, — даже зная все это, вряд ли можно будет перекрыть снайперами (даже при полном содействии властей) все арбатские переулки или улочки между Тверской и Большой Никитской.
Заложить заряды так, чтобы процессия обязательно наткнулась бы хоть на один из них, тоже представлялось делом весьма нелегким. Но я никогда не страдал недооценкой противника и просто обязан был проверить все, хотя бы маловероятные, возможности действий с их стороны.
Поэтому мы с Наташей утюжили все эти Газетные, Гнездниковские, Бронные, Староконюшенные и Плотниковы. Своевременно полученная мной катушка, приведенная в действие, ни разу не подала сигнала, что должно было свидетельствовать о том, что пока никакого минирования не производилось — и очень хорошо: сработай катушка, могли бы пострадать и мы (хотя это было и не обязательно), и, во всяком случае, взрыв наделал бы немало шума. Одновременно мини-камера, прилепленная мною к лобовому стеклу, исправно фиксировала фасады и крыши; в этом еще придется разобраться нашим специалистам. К концу я стал уже чувствовать, что начинаю уставать и — главное — злиться; тем более что наши люди уже дважды прошли всеми этими маршрутами, и еще самое малое столько же пройдут; но я издавна привык проверять самому, чтобы быть уверенным в качестве работы.