Проверка этой версии — самая трудоемкая. Поэтому и начать придется с нее.
Да, кто-то играет…
Впрочем — сказано в суре семнадцатой, айяте шестьдесят седьмом: «Нет, поистине, у тебя власти над Моими рабами, — и довольно в твоем Господе блюстителя».
Но этим повестка дня еще не исчерпалась.
Еще один звонок.
— Реанимация.
— Доктор Ффауст. Как самочувствие пациента?
— Чувствует себя хорошо.
— Имеется предупреждение: приближается магнитная буря. Прошу принять необходимые меры.
— Когда ожидается?
— Готовность ноль.
— Принято. Как ваши дела, доктор?
— Просьба остается в силе. Жду с утра. Доставьте аспирин. На этом заканчиваю.
— Доброго вам здоровья.
Доброго мне здоровья. Иншалла.
Глава третья
1
Старый друг моего деда Вернер Францль в свое время говорил, что возвращаться туда, где тебя не ждут, свойственно либо людям крайне самонадеянным, либо весьма тупым; ему же принадлежит и другая мысль, не менее глубокая: предаваться воспоминаниям могут лишь те, кто более не способен ни на какое продуктивное действие.
Услышав это в пору моего детства, я сразу же согласился: в то время я был более чем уверен, что меня ждут везде и всегда, что же касается воспоминаний, то у меня их еще просто не было.
Сейчас, близясь к возрасту, в каком люди переходят на пенсионный образ жизни, я не разуверился в справедливости названных истин; и тем не менее, не будучи ни самонадеянным, ни неспособным на действия, я учинил вдруг и то, и другое: возвратился туда, где многие мне вряд ли обрадуются, поскольку они меня не ждали и не звали; так что я прибыл вроде бы незваным — хотя и сказано в суре «Свет», айяте двадцать восьмом: «Не входите в дома, кроме ваших домов, пока не спросите позволения». Но я все еще считал, что мой дом здесь — хотя и с оговорками. А что касается мнения других, то я позволил себе роскошь об этом не думать — до поры, до времени. И напрасно: чуть не получил пулю. Причем не было никакой гарантии, что в следующий раз мне не придется познакомиться с ней поближе.
* * *
Утром я проснулся в хорошем настроении, хотя и чувствовал себя несколько растерянным: не часто за все последние годы выдавались такие дни, когда мне предстояло после долгой разлуки встретиться с женщиной, к которой я был, как уже говорилось, весьма неравнодушен — чему имелось вещественное доказательство; если только человека можно назвать вещью. Думать о предстоящей встрече было приятно, мысли эти как бы если и не возвращали в молодость, то приближали к ней. Хотя, попытавшись поглубже забраться в самого себя, я вдруг обнаружил, что никакого внутреннего трепета при мысли о свидании, вообще об Ольге я почему-то не испытываю, а ведь должен, казалось бы. Может быть, впрочем, чувство — дело наживное, в особенности, если оно когда-то имелось, и речь идет только о его восстановлении.
Все эти мысли вместо того, чтобы привести меня в рабочее состояние, заставили излишне взволноваться. И я не успел еще как следует сообразить, что делаю, как рука моя, как бы действуя совершенно самостоятельно, протянулась, сняла трубку телефона и стала тыкать пальцем в кнопки. И ведь знала, какие именно нужны, скотина пятипалая! Набрала, естественно, номер Ольги.
Мне не ответили.
И во второй раз. В третий тоже.
Это женщины. И одна, и другая. Когда они нужны, их, конечно, не бывает на месте.
Оставалось лишь одно: вести себя так, словно ничего такого, что может выбить меня из спокойного рабочего состояния, не произошло, не происходит и вообще никогда не произойдет.
Иншалла.
Я позвонил вниз, заказал завтрак, лениво побрился, учинил себе контрастный душ, медленно оделся по-домашнему, получая немалое наслаждение от этой нарочитой неторопливости, но не забывая и время от времени поглядывать на часы; это рефлекс. Потом в дверь деликатно постучали. Вернее всего, то был официант, однако я на всякий случай, прежде чем пригласить войти, приготовился к возможным неожиданностям. Оружия у меня не было, но я все равно не чувствовал себя беспомощным: не зря же я прожил все свои годы, в конце концов. Заняв удобную позицию, я откликнулся на повторный стук.
Однако то был и на самом деле официант. Зайдя и не увидев никого, он слегка растерялся; однако последующие его действия успокоили меня (он не стал вытаскивать пистолет, а на сервировочной колеснице, под салфеткой, не угадывалось оружие), и я показался ему. Он сдернул салфетку, глазами спросил — налить ли кофе, я кивнул. Судя по запаху, кофе был не из худших сортов, и не растворимый, разумеется. Я подписал ему счет с полагающимися чаевыми; он тем не менее не заторопился к выходу, и я снова насторожился.
— Вообще-то по утрам полезнее чай, — поделился он опытом.
Судя по запаху, кофе был не из худших сортов, и не растворимый, разумеется. Я подписал ему счет с полагающимися чаевыми; он тем не менее не заторопился к выходу, и я снова насторожился.
— Вообще-то по утрам полезнее чай, — поделился он опытом.
— Чай я пью в пять часов, — ответил я.
Он кивнул, словно и не ожидал другого ответа.
— Могу сразу принять заказ, — предложил он.
— Надо шесть раз подумать.
«Чай» и «заказ» были паролем; «пять» и «шесть» — отзывом.