Когда я закончил (через полчаса примерно), шейх после краткой паузы уточнил:
— Иными словами, процесс этот, по-вашему, является естественным?
— Точно так же, как то, что вода течет под уклон, саййид.
Он провел ладонью по бороде.
— Я подумаю над тем, что вы рассказали. Вы, конечно, не считаете, что открыли нам что-то новое…
— Разумеется, нет, государь.
— Но всегда полезно узнать, как все выглядит с противоположной стороны. Поэтому я вам благодарен.
— Противоположная сторона — это ведь не мы, — осмелился поправить я.
— Мнения Запада мы узнаем через других людей, — тут же осадил он меня. И как бы для того, чтобы смягчить резкость, добавил:
— У этого есть своя польза. Например, мне стало известно, что вы сейчас подвергаетесь достаточно серьезной опасности. Как сказал в своей касыде великий Рудаки, — он опустил веки и прочитал медленно, выразительно:
Он умер. Караван Шахида покинул этот бренный свет.
Смотри, и наши караваны увлек он за собою вслед.
Глаза, не размышляя, скажут: «Одним на свете меньше стало»,
Но разум горестно воскликнет: «Увы, сколь многих больше нет!»
Вы поняли? Не только тот, о ком вы заботитесь, но и вы сами. И вот мы решили в какой-то мере обезопасить ваше пребывание здесь. Так, разумеется, чтобы это вас нимало не стесняло.
Я покачал головой:
— Очень благодарен. Но новые люди непременно обратят на себя внимание…
— Новых не будет, — сказал он. — Теперь самое время пожелать вам успешной деятельности. И в особенности — на предстоящем съезде партии азороссов.
И кивком шейх дал понять, что аудиенция окончена.
Я признал, что для аравийского деятеля он был очень пристойно информирован.
Но я уже чувствовал себя созревшим и для неприятного разговора; мир состоит не из одних лишь удовольствий. Желающий установить со мною контакт наверняка уже разыскивает меня и вот-вот заглянет сюда. Выйдем на люди, пусть он увидит меня и действует.
Я вернулся в зал. Когда я попал в поле зрения американца, в глазах его что-то мелькнуло — словно сработал затвор фотокамеры, установленный на выдержку в одну тысячную. Больше ничто на лице не изменилось; надеюсь, что и на моем тоже. Мы направились навстречу друг другу. Я представился:
— Вебер, журнал «Добрососедство», Аугсбург, Бавария. А вы… Минутку… По-моему, мы уже встречались, мистер… э-э?..
Он промедлил на долю секунды больше, чем следовало бы; видимо, у него возникли колебания в выборе своего имени: раз я его помнил, домашняя заготовка, рассчитанная на незнакомого, не годилась. А то имя, которым он назывался тогда, захоти я проверить, могло бы засветить его. В конце концов он решил, видимо, пойти на риск.
— Мистер Вебер, — сказал он весьма дружеским тоном, — моя фамилия Стирлинг, и я смело могу назваться вашим сородичем по газетному племени. Именно поэтому хотелось бы поговорить с вами о деле. Найдется здесь спокойный уголок? Суть в том, что у меня имеется для вас любопытное предложение.
— К сожалению — или к счастью — не могу пожаловаться на недостаток работы.
— О, в этом я более чем уверен. Но выполнение моей просьбы не потребует больших затрат времени — при этом могу обещать: принесет вам немалые выгоды. Теперь и в будущем. Сейчас я прошу только, чтобы вы меня выслушали.
Соглашаясь, я пока что не рисковал ничем. Так, во всяком случае, мне подумалось.
— О’кей, — сказал я. — Пожалуй, вон в том углу нас будут меньше беспокоить.
Указанное мною пространство находилось близ оркестра, затруднявшего подслушивание. Стирлинг оценил мою предусмотрительность и кивнул.
Очень кстати подвернулся официант. С бокалами в руках мы после непродолжительных маневров добрались до выбранного места. Здесь можно было перекинуться словом-другим, не делая тему беседы всеобщим достоянием.
Здесь можно было перекинуться словом-другим, не делая тему беседы всеобщим достоянием. Разумеется, тут не хватало условий для серьезного разговора, и самым разумным оказалось бы — назначить время и место настоящей встречи; но похоже, что ему не терпелось добиться полной ясности относительно моего статуса, чтобы уже на ее результатах строить планы дальнейшего общения со мной.
— Как вам нравится сегодняшняя Москва? — спросил Стирлинг таким тоном, словно был полномочным представителем этой страны и этого города, или хотя бы его жителем на протяжении лет этак десяти. Это было, конечно, несколько нахально, но я лишь внутренне усмехнулся.
— Продолжает меняться, — ответил я. — Даже быстрее, чем я ожидал. Но я не уверен — к лучшему ли.
— То есть, вы полагаете, — к худшему?
— Нет. Я ведь сказал: не уверен. Не знаю. Очень давно не бывал здесь. Вот осмотрюсь, тогда смогу сделать какие-то выводы. Но что-то мне, во всяком случае, нравится — если говорить о деталях.
Я провоцировал его на выпад; он воспользовался подставкой.
— Вы уверены, что нравится? — спросил он серьезно. Я столь же серьезно ответил:
— Судите сами. Город строится; и на этот раз, впервые, быть может, за всю свою историю, строится хорошо, на высоком современном уровне. Не думаю, что увиденное мною здесь своей архитектурой, качеством постройки и отделки хоть немного уступает тому, что воздвигается — ну хотя бы на вашей родине. Можно, конечно, дискутировать о стиле, но не более того.