— Ну, моя-то будет получше…
Это были первые слова, сказанные Севериным.
Но я уже взял Наталью под руку. Она не противилась.
Народу в арендованном зале оказалось все же немного. Садясь, Наталья показала мне на место рядом с ней; сесть во главе стола она наотрез отказалась, и туда усадили Северина, ничуть не возражавшего. Батистов поместился рядом со мной — слева; его ребята сидели напротив. На другом конце стола окопались в основном приглашенные ветераны Службы — наверное, сотоварищи еще покойного генерала, Ольгиного отца. Первую выпили, как полагается, не чокаясь, потом, чтобы не хромать — вторую.
Первую выпили, как полагается, не чокаясь, потом, чтобы не хромать — вторую. Стол был богатый. Наталья почти не ела, я тоже — просто, чтобы иметь возможность утешать ее; иногда это у меня неплохо получается. Очень хотелось, чтобы она не пала духом — сейчас, когда ей, наоборот, понадобится все его присутствие. Она молчала, но я знал, что слышит все, чем я пытался убаюкать ее печаль.
Когда уже построили дом, который, как известно, о четырех углах, голоса стали громче, даже ребята напротив немного разогрелись. Северин, чтобы отогнать Наташины тяжелые мысли, стал рассказывать анекдоты — времен Очакова и Василия Ивановича. Тогда полковник легко тронул меня за плечо:
— Выйдем, покурим?
— Я на минутку, Наташа, — сказал я, не забыв подхватить кейс.
— Буду держать место. — Она слабо улыбнулась.
Мы вышли из зала. Я без вопросов следовал за Батистовым: ему лучше знать, какие углы здесь не прослушиваются.
— Ну, — начал он. — Какие у тебя вопросы?
— Например, — сказал я, — как с тем стрелком, что хотел на мне потренироваться? Взяли след?
— Ну, — он помедлил, — кое-что есть.
— А если детальнее?
— Пуля.
— Нашли?
— Пошарили там, где ты принимал грязевую ванну.
— Пылевую, — поправил я. — И что она?
— Деформирована, сам понимаешь. Вы, журналисты, всегда все знаете. Но оружия-то нет. Хотя что-то, конечно, предположить можно.
— А место, откуда он стрелял?
— Нашли без труда. Могу сказать: вторым он бы тебя достал. Но его вспугнули. Помешали. Хотя он, видимо, ушел. Да ведь, наверное, кто-то из твоих сработал?
Я покачал головой:
— Моих там и близко не было. Да и какие тут у меня могут быть свои?
— Ну, ну, — сказал он, нимало мне не поверив. — Но и не наши тоже.
— А может, это он был ваш?
— Нет, — сказал он так твердо, что я поверил. Обычно я без труда угадываю, когда человек врет. Почти как полиграф. — Побеседовать с тобой мы собирались, да, мы и сейчас этого не исключаем. Но о нейтрализации вопрос не стоял.
— Не мы, — повторил он. — Однако… нами же мир не кончается.
Мне показалось, что я его понял. Но я решил уточнить.
— Ты хочешь сказать, что в Службе есть и другие подразделения? Я это и так знаю. Но полагаю, что ты должен быть в курсе…
Он покачал головой:
— Есть Особый отряд. И о нем я знаю не больше твоего.
Интересная информация. Повод для размышлений — только не сейчас.
— И на том спасибо, — сказал я. — Так что же насчет пули?
— А что еще?
— Совпала она?
— С чем?
— Брось придуриваться, полковник. С той пулей, что убила Ольгу.
— Ага, — сказал он. — Значит, ты все-таки был там. Об этом я и хотел тебя порасспросить.
Я задумчиво посмотрел на него.
— Значит, ты все-таки был там. Об этом я и хотел тебя порасспросить.
Я задумчиво посмотрел на него. Он сказал:
— Дело это ведем мы, не Петровка. Так что все останется в узком кругу.
— Ну, ладно, — сказал я. — Только сперва скажи: на чьей я стороне, ты знаешь?
— Естественно.
— А сам ты?
Он внимательно посмотрел на меня, как бы стараясь заглянуть в самые потаенные уголки моего мозга. Похоже, это у него не получилось, и он перевел взгляд на мой кейс. Явно предполагал, что наше собеседование пишется. И в самом деле, он не удержался:
— Фиксируешь для потомства? Нехорошо.
— Нет, — сказал я честно. — Мне интервью с тобой не нужно. Хочешь — могу предъявить. У меня там предметы личного обихода.
Ему, конечно, очень хотелось, но он предпочел не унижаться.
— Верю тебе.
— Но ты так и не ответил на вопрос.
Он лишь пожал плечами:
— Это длинный разговор и на свежую голову. Давай отложим. Пока скажу только одно: я на службе, и выполняю свои обязанности. Думать могу, как хочу, но делать — нет.
Ясно было, что сейчас продолжать это собеседование нет смысла. И я уже повернулся было, чтобы вернуться к столу, но Батистов удержал:
— Ты вот что… Учти: это все-таки на тебя была охота, не на Ольгу. Раз уж оружие совпало. Так что будь поосторожнее. А что касается стрелка, то могу повторить: он не мой. Но подчеркну еще раз: мы ведь не единственная Служба в стране — и в столице тем более. И что у них на уме — мне знать не дано и не положено. Соображаешь?
— Как-нибудь, — сказал я.
— Теперь скажи вот что: почему Реан? Что это такое?
— Реанимация, — ответил я.
— Реанимация монархии? Почему не реставрация? Так вроде было бы правильнее.
— Нет. Реанимация России.
Он помолчал, переваривая.
— И еще один вопрос: что ты все крутишься около Натальи? Она в эти дела никак не замешана.
— А я и не думаю, что замешана, — сказал я. — А других комментариев не будет.
И пошел прочь. Вошел в зал. Впереди от стола Наталья уже искала меня глазами. Я заметил, что за окнами темнело. Когда слегка поддаешь в ресторане, время почему-то летит очень быстро.