— Сейчас это уже бесполезно, — посочувствовал ему я. — Средства связи шагнули далеко вперед. Почта и телеграф — вчерашний день, они уже большой роли не играют.
— Вы, товарищ Бритва, мене с мысли не сбивайте, — строго потребовал Щученко. — Найдем, шо захватить. Какая здесь, значить, средства связи самая востребованная?
— Хм-м-м… Ну, теперь вот Интернет все больше под себя подминает… Может, лет через пятнадцать-двадцать вообще все через него будет идти…
— Ага! А де у него главный центр?
— У кого?
— У этого вашего… як его?… Нтернету! Де, значить, располагается центральное руководство и хто там усем руководить?
— Да как вам сказать… — озадачился я. — В Интернете, собственно говоря, никакого руководства нету… да и центра тоже…
— А хто ж там главный? Хто за все, значить, отвечаеть?
— Да никто.
— Анархизм! — догадался Щученко. — У-у-у, вражье семя! Не добили их в семнадцатом году, воть они, значить, и развернулись! Социал-анархисты — их, значить, хлебом не корми, дай порядок разрушить! Воть они де окопались-то! Значить, принимаем политически верное решение — Нтернет ваш закрыть! Анархии не допущу!
— Флаг вам в руки, — хмыкнул я, представив, как полковник попытается сделать нечто подобное. — Лева, ты меня не подменишь? А то я уже устал от этого театра абсурда!
— Извини, Олег, это твой гость, — торопливо отказался Святогневнев.
И запер подвальный люк изнутри, предоставив мне отдуваться в одиночку.
В два часа Щученко сделал перерыв и нажарил целую кипу блинов. Блины у него получились на удивление аппетитные — тонкие, поджаристые, хрустящие, обильно политые маслом.
— Воть, товарищ Бритва, угощайтесь, значить, по-нашему, по-простому, по-советски, — хлебосольно указал мне на блюдо полковник.
Я не заставил себя долго ждать. И Щученко тут же дико и возмущенно завопил.
— Что такое?! — возмутился я, пережевывая блины.
— Да воть ни черта себе шо такое! — выказал мне свои претензии полковник. — Вы, товарищ Бритва, жрать здорово, значить, навострились! Настоящий товарищ и коммунист сам кушаеть и с товарищем делится! Воть, значить, як я! А вы каждой рукой по пять штук блинов захапали! Ишь, насадили на свои ногти нестриженые! А нам с товарищем Святогневневым всего, значить, четыре блинка оставили! Шо за буржуйские замашки?!
Я виновато потупил взор и машинально отправил в пасть четыре последних блина.
Полковник схватился за сердце, вытер лысину платком, матюгнулся и поплелся обратно на кухню — готовить еще.
— Вкусно! — вслед ему крикнул я. — Вы, товарищ полковник, секрет какой-то знаете?
— Какой здесь, значить, секреть… — сердито проворчал Щученко. — Просто замешивай тесто с творогом пополам, воть и вся хитрость… Только творог надо брать хороший, советский, а не эту вашу американщину с цветными, значить, картинками… Ничего, ничего, воть мы здесь, значить, развернемся как следуеть, мы всех тапками передавим!
Я выслушивал наполеоновские планы этого новоявленного большевика до самого вечера. Щученко, отойдя от первого потрясения, смекнул, что ему представилась уникальная возможность. В настоящем нашего мира коммунизма осталось очень мало. Просто невспаханная целина. Вот полковник и решил ее вспахать.
Хотя у него, конечно, ничего не получится.
— Товарищ Бритва, вы шо, спите? — поднял мою вялую руку полковник, безуспешно ища пульс.
— Да.
Я действительно сплю. Просто теперь мой сон мало отличается от бодрствования — я по-прежнему могу думать и даже разговаривать. Только вяло, лениво и неохотно.
— Штирлиц спал, — равнодушно сообщил я, даже не думая просыпаться. — Но он точно знал, что ровно через пять минут проснется и начистит репу козлам, вздумавшим его будить.
— Опять, значить, этот ваш фашизм? Лучше ответьте мне, как на духу, товарищ Бритва, — есть ли в стране надежные товарищи? — строго спросил Щученко.
— А чем вас Зюганов не устраивает?
— Мелкий оппортунист! — отрубил полковник. — Мы эту зюгановщину повыведем! Чую в ем, значить, вражью закваску!
— Угу. Ну, у вас в таких делах больше опыта, вы и решайте. Может, телевизор включить?
— А вот и… можно. Мой вам, значить, коммунистический заветь — включайте смело! Только не пакость какую-нибудь, а нашу, значить, советскую программу! А то ваше поганое телевидение кажет одну лишь порнографию и рекламу проклятых капиталистических товаров!
Я послушно включил полковнику документальный фильм о Второй Мировой. Решил, что это ему должно понравиться.
— А получше ничего нет? — спросил он, без особого интереса глядя на ползущие танки.
— Вот, пожалуйста, — переключил я. Там шла «Карнавальная ночь».
— Це я, значить, уже видел. Товарищ Рязанов. Другое шо-нибудь.
— Ну вот, советский мультфильм, — включил я «Кота Леопольда».
— Це, значить, для детей. Ну-ка, товарищ Бритва, передайте мне эту включалку!
Полковник пару минут щелкал пультом, а потом остановился на сериале «Спасатели Малибу».
— О! — сделал рот буквой «О» он. — О! О-о-о!
— Полковник, это, конечно, не порнуха, но все-таки не…
— Не мешайте, значить, мне, товарищ Бритва! — отмахнулся Щученко, внимательно глядя на бегущих спасательниц. — Врага, значить, надо знать в лицо! К тому же це познавательное кино, про спортсменов… спортсменок. Смотрите, значить, як они красиво бегуть! Эстетика! Радоваеть глаз!