— Это уже становится интересным… — хмыкнул я. — Сейчас, подождите, подумаю… А, ну да — у меня шесть рук! Убедительно?
— Ху-ху-ху! Ху-ху-ху! Товарищ Бритва, да шо вы, значить, мне м о зги тальком посыпаете? В нашей советской Конституции не сказано, шо человеку запрещено иметь шесть рук! Да я вам прямо щас позвоню в Дом Инвалидов, будет здесь куча и одноруких, и безруких, и шо хошь!
— Вы мне кого-то ужасно напоминаете, полковник… — задумчиво посмотрел на него я. — Ну хорошо, а крылья?
— Ой, да шо вы мне опять м о зги тальком порошите? Да я вот прямо щас пойду, да тоже крылья напялю! Маскарадный, значить, костюм!
— Да, но я умею летать!
— Ху-ху-ху! Да я тоже! Вот сейчас пойду в аеропорть, сяду на самолеть, да полечу, як птичка певчая! Соловей, значить!
— А если без самолета?
— А можно и без самолета! — покладисто согласился Щученко. — Сяду, значить, в вертолеть, и ху… же, заметьте, не будеть! Ху… до доказываете свою принадлежность к инопланетному пролетариату, товарищ Бритва!
— Нет, а если вообще без техники? — настаивал я. — Сами по себе сможете?
— А вы, значить, смогете, если мы у вас крылья оторвем? — ответил вопросом на вопрос полковник. — Давайте, значить, отрежем вам крылья, да мне прикрепим хорошим советским клеем «Момент»! И я в момент взлечу! Ху-ху-ху! Це я красиво завернул, а?
— Угу. Красиво. А если я вот прямо перед вами возьму и исчезну? Растворюсь в воздухе? Что вы на это скажете?
— Шо вас надо срочно определить в помощники товарищу, значить, Акопяну. А еще — шо вас надо арестовать за самовольный побег из-под задержания.
— А я что — задержан?
— А вот это мы сейчас, значить, и выясняем! — развел руками Щученко. — Вы доказательства предъявите, шо вы, значить, пришелец!
— И какие? Ну вот скажите, какие доказательства вас устроят?
— Паспорть! Шоб, значить, черным по бумаге было написано, шо товарищ Олег Бритва имееть национальность «инопланетянин». А иначе… — он захрюкал и начал постукивать по рукояти пистолета. — По законам, значить, военного времени…
— Так сейчас же вроде не война… — рискнул вставить словечко майор.
— А вас, товарищ Пукин, никто, значить, не спрашивает.
— Лукин! — раздраженно поправил майор. Но больше ничего не сказал.
— А вот, значить, вам, товарищ Бритва, другой вопрос, — задумался Щученко. — Вы кем же будете по, значить, классовому строю? Пролетариать? Или, може, буржуазия?
— Коренной пролетарий, — быстро ответил я.
— Вы кем же будете по, значить, классовому строю? Пролетариать? Или, може, буржуазия?
— Коренной пролетарий, — быстро ответил я. — Рабочий класс.
— А мозоля-то на руках покажьте! — в голос заорал полковник, хватая меня за руку. — Ишь, ручки-то мяконькие… хотя не очень… да уж, не очень, це я еще, значить, недосказал…
Я спокойно смотрел, как он дотошно проверяет все мои ладони, пытаясь отыскать хоть один мягкий участок. Пусть ищет — кожа у меня хитиновая, играет роль экзоскелета. Такую кожу даже автоматной очередью пробить нелегко. Я же все-таки архидемон!
— Да, мозоля есть… — неохотно признал Щученко. — Сплошные мозоля со всех, значить, сторон… Только сомнения никуда не пропали, здесь они, здеся… Ху… рмы не хотите, товарищ Бритва?
— Не откажусь, — протянул руку я.
— А вот вам ху… рмы мы не дадим! — бешено заорал полковник, торопливо пряча пакет в портфель. — Советский народ, значить, трудился, растил ее, молол, выпекал, а вы, значить, приперлись на готовенькое?! Привыкли, значить, в шесть рук народное достояние грабить?! Не дадим, значить, инопланетным капиталистам жрать нашу хурму и прочие хлебобулочные изделия!
— Хурма — это фрукт, — спокойно сообщил я.
— Я знаю, — ничуть не смутился Щученко. — Це я, значить, вас проверял. А вы проверку-то, значить, и не выдержали! Откуда вы, товарищ Бритва, знаете, шо такое наша хурма?! Шпион?!
— Разведчик! — обиделся я.
— А воть с этого места попрошу, значить, поподробнее, — оживился Щученко, придвигая к себе чистый лист бумаги, чернильницу и авторучку. — На какую разведку работаете?
На миг я задумался, за каким хреном ему понадобилась чернильница… но в следующий момент полковник невозмутимо обмакнул в чернила шариковую ручку, даже не снимая колпачка, и начал писать. По-моему, от такого зрелища челюсть упала под стол не только у меня, но и у всей милиции.
— Скажите, товарищ полковник, — облокотился на стол четырьмя локтями я, — а вас не смущает то, что вы вот так запросто допрашиваете… не совсем обычное существо?
— Нисколько, — не отрывая глаз от бумаги, ответил Щученко. — Мы, значить, не расисты, на внешность не смотрим. У нас к усем равное, значить, отношение. Главное — шоб ты был коммунисть и трудящийся! А дальше разберемся.
С этими словами он отдал пакет с хурмой майору Лукину. Майор по честному разделил фрукты между всеми присутствующими. А сердобольная лейтенантша Лена незаметно сунула одну штуку и мне, пока Щученко чесал ручкой затылок, размышляя, как правильно пишется «полковник». В конце концов он вспомнил однокоренное слово «палка», написал «палковник» и расплылся в широченной улыбке, довольный своей грамотностью.
— Вот вы, товарищ Бритва, только жрать и могете, — неодобрительно покосился на меня Щученко, все-таки заметивший несанкционированное кормление меня хурмой. — А еще на шо-нибудь вы, значить, способны?