— Угу. И заодно выкрасть твою колбочку… или в чем ты этот вирус держал? — догадался с полуслова я.
— Ну, если тебе нетрудно…
— Мне-то нетрудно. Только интересно — почему все обязательно пытаются как-то меня использовать? У меня, между прочим, личная жизнь есть!
— Не ври, патрон, нет у тебя ни фига… — лениво проворчал Рабан.
Глава 11
Я граблю богатых не потому, что я благородный. Просто у бедных нечего грабить.
Робин Гуд
Большую часть светлого времени суток я провел в блаженном полусне, восстанавливая силы. Все равно днем летать по Москве не слишком-то комфортно — не под ворону же мне маскироваться? Это Супермену было хорошо — ему все радовались. Может, и мне надеть обтягивающую распашонку с буквой «S»? Или еще что-нибудь в таком духе? Хотя вряд ли получится — все эти суперкостюмы хорошо смотрятся только в комиксах, а в жизни человек, облачившийся в подобный наряд, выглядит обычным полудурком.
Несколько часов читал новый роман Татьяны Устиновой — нравятся мне ее книги. Правда, только в данном полусонном состоянии — когда я впадаю в транс, две трети мозга отключаются, и я резко тупею. Вот и читаю в основном иронические детективы — да и то не всякие, а только самые… лучшие. Донцову, например… Святогневнев специально для меня держит небольшую библиотечку.
Ближе к вечеру проснулся Щученко. Перекусил… вернее, сожрал пятилитровую банку соленых огурцов, запив все это двумя пакетами кефира. А потом долго и натужно кряхтел и портил воздух.
А потом долго и натужно кряхтел и портил воздух. Это он хорошо умеет. Хотя какая нам разница — мы со Святогневневым лишены чувства обоняния, а сам полковник, как всегда, в противогазе.
Пока я висел в подвале… я почти всегда сплю вверх ногами, зацепившись за какой-нибудь крюк. Мне так удобнее — когда меня делали, одним из основных генов взяли летучемыший. Так вот, пока я там висел, Святогневнев работал в лаборатории, а Щученко смотрел телевизор. Сначала он громко дивился такой четкой и, главное, цветной картинке — в его мире телевидение до сих пор пребывает на черно-белой стадии, да и стоят эти ящики довольно дорого. А потом как-то подозрительно притих часа на два. Только слышно было, как стремительно меняются передачи. У Святогневнева имеется кабельное, и он ловит добрую сотню каналов.
А потом Щученко заорал благим матом. В буквальном смысле — такую витиеватую матерщину я в жизни слышал только раз, от нашего боцмана Кирюхина. Тот был мастер по этой части…
— Что за дела, товарищ полковник? — осведомился я, поднимаясь по лестнице. — Случилось что, или просто глотку разминаете?
— Товарищ Бритва?!! — озверело уставился на меня Щученко. — Товарищ Бритва, немедленно, значить, объясните мне, шо здесь творится, и куда вы меня затащили!!! Шо это за мерзостное место, лишенное всех благ человечества в виде коммунизма?!!
— А?
— Нет, вы только гляньте, вы гляньте, шо творится! — возопил полковник, тыча пальцем-сарделькой в экран. — Шо це за хмырь, а?!
— Полковник, а вот на президента наезжать не надо! — возмутился я. — Еще раз так скажете, я вам уши отрежу и заставлю сожрать, ясно?
— Я тебя спрашиваю, шо здесь творится! — возмущенно заорал в ответ Щученко. — Це хто?! А це хто?! А це шо такое?! Шо це за капиталистический разврать и беспорядок?! Куда девался товарищ Саулов?! Почему на телевидении одни [цензура]?!
— Ну не только… — не согласился я.
Полковник в ответ нажал кнопку пульта. На экране появился Боря Моисеев.
— Подумаешь, всего один…
Полковник переключил на другой канал. Там выступал Сережа Пенкин.
— Ну два…
На MTV пел Илюша Лагутенко.
— А он вообще натурал, просто голос такой… нестандартный…
На Муз-ТВ разорялся Андрюша Данилко.
— Шо ж деется?! — возопил полковник, печально глядя на этого украинского хлопца с воздушными шариками за пазухой. — Я ж в эту Верочку прямо влюбился… а она вовсе даже не она, а, значить, он!!! [цензура] поганый!!!
— Какое разочарование… — посочувствовал я.
Да уж, будь Верка Сердючка женщиной, она бы составила Щученко идеальную пару…
— А це шо?! — переключал дальше полковник.
Трансляция из Думы взбесила его не на шутку. Американские мультики про каких-то мышей вызвали хриплые стоны. Реклама привела к испачканному экрану — полковник начал в него плеваться. А потом мы попали на выступление Радзинского… и это стало финалом. Известный историк рассказывал о Иосифе Виссарионовиче. Щученко слушал несколько минут, побагровев так, что стал копией Синьора Помидора, а потом швырнул в телевизор бюст Лаврентия Павловича. Кинескоп раскололся, заискрился, задымился, а потом затих. Лицо Радзинского сменилось лицом Берии.
Полковника эти дорогие сердцу черты слегка успокоили.
— Разврат! Капитализм! Поругание святых, значить, имен! — возмущался бравый особист.
— Усех расстрелять немедленно! Эх, а ведь правы были, значить, народные дурманщики попы — есть ад на свете! Воть он, прямо здеся!
— Нет, батенька, настоящего Ада вы пока еще не видели… — хмыкнул я.
Я-то сам уже был в Аду — именно так, с большой буквы. Потому что в данном случае это не просто собирательное понятие, а название измерения, имя собственное. Точно так же есть просто рай, а есть Рай. А еще есть земля, а есть Земля. Ну, в общем, это понятно…