— Не помню… — озадачился Щученко. — Но поверю на слово. Видите, товарищ Сапрыкина, не зря я, значить, вас в список-то заносил — уже второй раз попадаетесь! Надо все-таки вас, значить, пропесочить… А шо это вы руль-то бросили?! — вскинулся он. — Вы, товарищ Сапрыкина, не саботируйте производство — взялись нас к музею везти, так везите! Нам здесь эти ваши глупые обиды, значить, не нужны!
— Так уже привезла… — покосилась на него Ира. — Вот он — Политехнический музей, как заказывали…
Глава 7
Слова «работники нефтегазодобывающей промышленности Ханты-Мансийского автономного округа» надо исправить на «нефтяники Севера», а то уж больно длинно.
Редакторская правка
Щученко резиновым мячиком выпрыгнул из «Интуриста», обежал его и услужливо распахнул передо мной дверь. Я ступил на асфальт, чувствуя себя едва ли не генсеком, и, в свою очередь, подал руку Ирочке. Та, правда, приняла ее с большим смущением — все-таки меня трудно назвать заурядным кавалером.
Что ж, в конечном итоге я все-таки добрался до Политехнического музея. Достижение, блин… Но что поделаешь — у меня все вверх тормашками. То, что для обычного человека — настоящий подвиг, для меня — обыденность. И наоборот — порой самые простейшие вещи оборачиваются настоящими проблемами. Вспомнить хотя бы, как я на пару с Палачом грабил одежный магазин, чтобы раздобыть пару штанов — чистый анекдот…
Само собой, теперь искомое заведение располагается в другом здании — старое, как и многое-многое другое, затопило водой.
Но все экспонаты перенесли чин чином, ничего не забыли и ничего не упустили.
На стене красовалась цитата из изречений нынешнего вождя — «Хорошо быть советским человеком!». И подпись — С. С. Саулов. Рядом с этой надписью торчали несколько парней, которые, весело хихикая, приписывали к фамилии вождя окончание «ым». Теперь смысл получился весьма двусмысленный.
— А ну, значить, брысь отсюда, фулюганы! — шуганул их Щученко. — Взяли моду — вредительством заниматься, стены, значить, осквернять!
Мальчишки, заливаясь хохотом, разбежались в разные стороны. Полковник проводил их грозным взглядом в бинокль, посмотрел на их художества и саркастично хрюкнул.
— Каламбурчик… — констатировал он. — Смешно, смешно… Но заметьте, товарищ Бритва, неоригинально! Эту шутку я в прошлый выходной уже слышал — ее, значить, товарищ Винокур со сцены произносил. Только зазря штукатурку изгваздали.
Мне невольно подумалось, что при Сталине за такую шутку непременно последовали бы репрессии. Да и брежневские вассалы вряд ли потерпели бы столь ехидный намек. Ну что ж, в этом мире подобные строгости перестали быть необходимостью — всех врагов благополучно выловили и стало возможным ослабить поводья.
— На сегодня в Москве остался только один музей, который не был переименован после революции — Политехнический. Даже Третьяковская галерея до 1918 года называлась по-другому, — сообщила нам Ира, вспомнив о своей роли экскурсовода. — Это один из старейших музеев мира — открытие состоялось 12 декабря 1872 года. Старое здание, ныне исчезнувшее под водой, было построено по проекту архитектора Монигетти. Политехнический музей был создан по инициативе Российских ученых-просветителей, членов Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии. Музей был задуман как научный и просветительский центр России, в задачу которого входила интеллектуальная поддержка технической культуры общества путем распространения научных знаний. Начало музею положила Политехническая выставка, посвященная двухсотлетию со дня рождения Петра Первого и открывшаяся 30 мая 1872 года. Открытие нового здания, которое вы видите перед собой, было приурочено к восьмидесятилетию со дня рождения Ленина — 22 апреля 1950 года…
— Товарищ Сапрыкина, хватить мне уже, значить, м о зги канифолить! — нетерпеливо прервал ее Щученко. — Развели здесь, понимаешь, болтологию!
— А мне интересно, — вступился за девушку я.
— Товарищ Сапрыкина, вы почему прервали вашу увлекательнейшую лекцию?! Немедленно продолжайте, во мне, значить, разгорается научное любопытство!
Ирина закатила глаза, но продолжила рассказывать о Политехническом музее и его роли в просвещении обновленного коммунистического общества.
На самом деле я соврал — мне не было интересно. Когда я хочу послушать лекцию, то обращаюсь к Рабану — он хотя бы с интонациями рассказывает. А Ира словно по бумажке читает — скучно, как в террариуме. Почему в террариуме? Не знаю, просто к слову как-то пришлось. Помню, был я там один раз — с папой, с сестрами, так чуть не подох от тоски. Лежат змеи, черепахи, еще какие-то гады, и все без движения — спят… или умерли, не знаю. Только лягушки в аквариуме забавные — мелкие такие, черные, и все плавают вверх-вниз. Причем одновременно — как солдаты. Раз — и все лягвы поплыли вверх. Два — и все лягвы поплыли вниз. Три — и все лягвы поплыли вверх…
— А теперь проследуем внутрь и начнем нашу экскурсию! — закончила повествование Ира, решительно поднимаясь по ступеням.
Щученко не сдвинулся с места. Через секунду я понял, что полковник уснул — стоя, с открытыми глазами и очень внимательным лицом.