— А дальше?то что было? — поинтересовался удивленный малец.
— Дальше все было хорошо, — заверил мой напарник. — Все остались довольны.
Мы начали обход второго этажа, где находились жилые покои. Они также выглядели оставленными, но не заброшенными.
— Странно все это, — наконец сознался Лис.
— А в башне книг — уйма, — затараторил Тихон. — Красивые такие, переплеты кожаные, на них золотом всякое вытеснено, и по?заграничному тоже. Я их открывал, а там и те, что по?нашему написаны, мудреные, ну просто страсть! И картинки в них тоже непонятные. Одна — вот страшная: человек о двух головах, одной половиною мужик, другой баба.
— Это алхимический трактат, — пояснил я.
— Ух ты! — покачал головой Тишка. — А это про что?
— Про то, как золото из ртути варить, — бросил Лис. — Что ж, пойдем глянем, за какими занятиями прежний хозяин коротал белые ночи.
Деревянная лестница, ведущая в башню, скрипела под ногами, и наш сопровождающий, точно желая нагнать страху, комментировал противные звуки:
— И в тот раз тоже вот так скрипела… И дверь хлопала…
— Эта, что ли? — Сергей толкнул дверь в библиотеку.
— Заперто!
— А в ту ночь хлопала, я точно помню, — не унимался впечатлительный мальчишка.
Сергей покачал головой и полез за связкой ключей. Дверь отворилась и хлопнула снова.
— Так, похоже, нас не хотят записывать в здешнюю библиотеку! Кто?то не желает выдавать нам абонемент! — Лис перехватил мой взгляд и решил не продолжать словесные эскапады. — Хозяин ласковый, — он вновь обернулся к башне, — уж не обессудь, ежели что. Вдруг сболтнул чего лишнего, так то, видит Бог, не по злобе. — Сергей слегка толкнул дверь. — А книги, вот честью клянусь, из дому выносить не буду!
Тихий скрип возвестил о том, что путь дальше открыт.
— Ну надо же! — негромко проговорил я. — Всякое мне видеть доводилось, но призрак?книголюб — это что?то новенькое!
— Ой! — любопытный Тихон Антипов, проскользнувший в библиотеку первым, замер на месте. — А этой диковины здесь прежде не было.
— Что там еще? — Я последовал за сорванцом.
В уставленной книжными стеллажами круглой зале меж непременным глобусом в массивном деревянном обруче и искусно сделанной моделью трехмачтового фрегата, заслоняя красочное изображение герба Якова Брюса с орлиными головами и стенчатыми перевязями, восседал на изящном насесте из черного дерева золотой, должно быть, механический петух.
— Ты глянь, — Лис попытался обойти забавную безделушку сбоку, и петух немедля повернул к нему голову, — экая хитрая штуковина. Слушай, граф, я, может, щас скажу глупость, но ты умный, ты простишь. А это, часом, не тот ли самый петушок, который старого царя в темечко клевал?
В отличие от барственной Москвы в Санкт?Петербурге утро наступало рано. Уж не знаю, чем занимался обитавший в старом замке призрак, но мы, утомленные перипетиями дня, спали без задних ног и даже без сновидений. Ровно в пять утра звон колоколов общим будильником призвал заспанную столицу покинуть согретые за ночь постели. В это время император Павел, как это было у него раз и навсегда заведено, пробудился ото сна, а никому, кроме смертельно больных, не подобало почивать в те часы, когда бодрствует деятельный государь.
Не имея понятия о расхожем утверждении, что Россию аршином общим не измерить, этот сумасбродный нервический властитель изо всех своих немалых сил отчаянно стремился подвести огромную державу под единую меру, единый порядок и единый ранжир. Как всегда, утро в Санкт?Петербурге начиналось с вахт?парада. Эта банальная, в сущности, церемония смены караула, которую в прежнее время мог провести всякий капрал и лишь для гвардии, по праздникам, — взводный поручик, теперь была возведена в ранг события государственной важности.
На памяти у двора и жителей столицы был случай, когда не угодивший Павлу гренадерский полк волею государя прямо с плаца был направлен в Сибирь маршевым шагом. Лишь когда тот был в шестидесяти верстах от Петербурга, император смилостивился и вернул войско в столицу.
Мундирный блеск и шагистика были настоящей страстью царя. Ими он желал исправить, как ему казалось, разболтанную победоносную армию Екатерины Великой. Однако хуже всего было то, что мне как военному атташе надлежало присутствовать при церемониальном прохождении войск, упиваясь зрелищем исправно производимых строевых эволюции и внимая слаженному топоту отчеканенных шагов.
— Вот же не было печали! — стараясь побыстрее обрести ясность во взоре, пробормотал я. — Тишка!!! Воды для умывания и мундир!
Грохот на плацу, как водится, стоял такой, что дремлющий генералитет, вынужденный, невзирая на возраст и чины, сопровождать императора на этой репетиции военных действий, не мог окончательно уснуть, а стало быть, замерзнуть в каком?нибудь безлюдном уголке. Генерал?адъютант его величества граф Наполеон Бонапартий присутствовал здесь же.
Генерал?адъютант его величества граф Наполеон Бонапартий присутствовал здесь же. Я все еще с трудом размыкал глаза, но запах одеколона, который он использовал в немереных количествах, вел не хуже света путеводной звезды.
Увидев меня, фаворит государя приветливо улыбнулся и, пользуясь тем, что Павел направился лично инспектировать блеск мундирных пуговиц в гвардейских шеренгах, довольно непринужденно обратился ко мне: