Торговля драгоценностями в осажденном городе шла не лучшим образом, но все же в лавке Эфраима бен Закрии толклись, кроме нас, еще человека три. Бессловесный Касым фон Мюнхгаузен очень внятно ткнул пальцем в каждого из наличествующих в лавке ротозеев, затем на дверь, после чего столь же вразумительно звякнул в воздухе увесистым кошелем.
— А, понимаю! Да?да! — засуетился сообразительный хозяин. — Извините, уважаемые, если желаете купить что?то — покупайте, а нет — так я сейчас закрываюсь.
Недовольные любители ювелирных изделий, не склонные, впрочем, тратить ни аспера[37] на их приобретение, недовольно бормоча, отправились в другую лавку. Затем дверь, закрывшаяся за спинами ушедших, была заперта на засов. Как бы ни ругались выдворенные посетители, такое поведение ювелира было делом вполне обычным и могло означать лишь одно: высокородные дамы желают потратить сегодня неприлично большую сумму денег на побрякушки и украшения. Мнимый евнух, ни слова не говоря, обошел помещение лавки и, убедившись, что, кроме нас, в ней действительно никого нет, стал у двери на страже.
— Господин Умберто Палиоли велел кланяться вам и напомнить о тех дружеских чувствах, которые он к вам питает. — Я отбросил покрывало, дотоле оставлявшее открытыми только глаза.
Любезный торговец, собиравшийся выпалить очередную медово?приторную тираду, замер с открытым ртом, увидев вместо прекрасной черкешенки суровое мужское лицо.
— Пойдемте?ка лучше в курильню, — смиряясь наконец с тем, что я не порождение опиумных паров, выдавил хозяин лавки. — Это вы одна такой? Или же все, на горе вашего мужа?
Из?под ближайшей чадры послышался смех князя Багратиона. Кроме меня, он единственный из присутствующих свободно понимал турецкую речь.
— Значит, таки все, — сокрушенно заключил Эфраим бен Закрия. — Я прошу вас, идемте подальше от окон, мне не нужны лишние неприятности, точно также, как и вам. Итак, господа, — продолжил он, когда мы оказались за плотными занавесями, отделявшими торговую часть заведения от приватных помещений. — Как я понимаю, вас не интересуют серьги и браслеты, и колье вам тоже ни к чему. Чем же я могу быть полезен? Очень хотелось бы верить, что деньгами, — не давая вставить слова, тоскливо вздохнул он. — Потому что ежели нет, то за что такое несчастье на мою седую голову в такой светлый день?
— Вы не спросите, кто мы? — несколько обескураженный приемом поинтересовался я.
— Упаси Бог, зачем мне лишняя головная боль? Вы друзья моего доверителя, этого вполне достаточно, чтобы я решил, будто вы честные люди и не хотите зла старому Эфраиму, у которого в жизни и без того было так мало того, что хотелось бы вспомнить. Скажу только одно: мне отчего?то кажется, что вы больше похожи на тех, кто стоит по ту сторону крепостных стен, чем на тех, кто сидит по эту.
— Верно, господин бен Закрия, — согласился я, усмехаясь экстравагантной манере представителя «Банко ди Ломбарди» изъяснять свои мысли. — Вы правы, мы офицеры союзной армии. Нам очень нужна ваша помощь.
— Давайте попробую угадать! — едва дождавшись завершения моей фразы, с неизъяснимой грустью проговорил ювелир. — Вы бежали из плена и хотите перебраться к своим.
— К своим нам действительно нужно перебраться, — утвердительно кивнул я. — Но чуть попозже.
— Это можно, — обрадованный, должно быть, незначительностью предполагаемого ущерба, затараторил ловкий торговец.
— Это можно, — обрадованный, должно быть, незначительностью предполагаемого ущерба, затараторил ловкий торговец. — Кому же придет в голову идти среди бела дня? Я поведу вас ночью…
— Речь не об этом! Мы должны освободить из плена нашего товарища.
— Ну да, — безрадостно кивая, вздохнул Эфраим бен Закрия, — как я мог надеяться на лучшее? Вчера по небосклону катилась алая, точно кровь невинно убиенного, луна, а сегодня поутру у самых дверей лавки разлеглась большущая черная собака! Как я мог надеяться? Что я себе думал? Ну, да что говорить, господин Палиоли столько сделал для меня, что я много ему обязан. Будь по?вашему, назовите имя того несчастного, которому надо помочь, и мы вместе подумаем, что можно сделать.
— Генерал от артиллерии граф Наполеон Бонапартий, — отчеканил я.
— Я спрашивал, кто этот несчастный? — всплеснул руками торговец драгоценностями, должно быть, проклиная день и час, когда он познакомился с доном Умберто Палиоли. — Неужто я мог быть так слеп?! Этот несчастный — я! Лучше бы вы уже взяли город и не вешали мне на шею такие заботы, как ваши хлопоты. Ладно, хорошо! Раз Эфраим бен Закрия сказал полновесное слово, то из этого слова можно чеканить монету, и ни один кади[38] не сочтет ее фальшивой! Я не буду говорить, что все сделаю, но скажу вам так: попробую. Сейчас я уйду. Ради Бога, не беспокойтесь, не ходите зря по лавке, не открывайте никому двери. Если я смогу быть вам полезным, открою их сам, а нет, — он развел руками, — мне не хочется об этом даже на минуту подумать. Но ежели вдруг к вечеру я не вернусь, можете передать дону Умберто, что я ему уже больше ничего не должен.
— К нам могут еще присоединиться люди, — предупредил я.
— Если вас тут целая армия, чего ж вы мучаете одного бедного торговца, пусть даже не самого бедного? Идите на штурм, кричите «Ура!» и размахивайте саблями. Я такое уже видел несколько раз. Как вспомню, так вздрогну, как вздрогну — так мороз по коже.