— Вот и отлично! — Бонапарт резко повернулся к двери, но затем, точно вспомнив нечто важное, обернулся к нам. — Да, и еще! Конрад, мы сегодня заспорили с вашим другом Вальтером, откуда же происходит род Мюнхгаузенов — из Ганновера или Брауншвейга?
На лице барона отразилось то ли удивление, то ли смущение, какое?то секундное замешательство, уж и не знаю отчего.
— По сути, вы оба правы. Род Мюнхгаузенов известен в этих местах с XII века, однако уже в XIII он разделился на белую и черную линии от двух братьев — Гизелера и Юстасиуса. Я и дядя — потомки черной линии и уроженцы Брауншвейга, но все же наш род имеет представителей и там, и там, а также в Фрисландии, Ольденбурге, Пермонте, Шаумбурге и много где еще.
— Да, конечно. — Наполеон обозначил поклон и размашистым шагом направился к двери.
Утреннее чаепитие подошло к концу. Тишка, выяснив, что господин барон также будет обитать под кровом Брусьева Костыля, отправился готовить комнату для гостя, и благодарный Конрад охотно принял мое предложение отдохнуть с дороги на мягкой перине. В том, что перина будет мягкой, я не сомневался: наш юный слуга действительно прекрасно знал город и, облеченный хозяйским доверием, стремился оправдать его, предоставив господам все самое лучшее. К тому же среди вещей, прибывших на отставших по дороге возках, было достаточно всего, чтобы вполне роскошно обустроить холостяцкое жилище для трех неприхотливых офицеров.
— Граф, — начал Лис, когда уставший в пути Конрад отправился почивать, — имеется интимный разговор на криминальную тему.
— Граф, — начал Лис, когда уставший в пути Конрад отправился почивать, — имеется интимный разговор на криминальную тему.
— Что такое? — насторожился я.
— Такого — хоть завались! Не хотел тебе с ходу настроение портить. Но теперь будем считать, что я тебя уже подготовил, следовательно, начнем с разэтакого. Тебя внизу еще один мужик дожидается. Я его разве что оглоблей не гнал — он ни в какую! Говорит, надо ему с тобой потолковать на всякие?разные темы.
— Что еще за мужик? — удивился я.
— Да ты его отлично знаешь. — Лис скривил брезгливую гримасу. — Фамилия у него такая противная — Про?отвиц.
ГЛАВА 19
Архивы — это смерть шпиона.
Вальтер Шелленберг
Если бы внезапно проснувшаяся от механического крика золотого петуха зимняя муха решила вдруг немножко пожужжать, сетуя на чересчур нервную обстановку, в этот миг звук ее резонного недовольства прогромыхал бы в наступившей гнетущей тишине отзвуком приближающейся бури.
— Протвиц?! — Я остолбенел, не зная, что и сказать. — Откуда? Что ему здесь надо?
— Видишь ли, — физиономия Сергея приобрела вид такой, будто его долго насильно поили тем самым странным красителем, который в России отчего?то именуют портвейном «777», — эта надежда имперского сыска утверждает, что у нее на кармане ордер на наш арест, подписанный лично полицай?президентом. И по этому замечательному поводу он желает поглядеть в твои честные глаза. В мои, что показательно, он глядеть отказался, хотя я ему предлагал отойти за угол да зыркнуть друг на друга недобрым оком. Быть может, в последний раз.
— Это лишнее, — скривился я. — Но ордер на арест, пожалуй, тоже чересчур.
— Капитан, шо ты мою правовую безграмотность ликвидируешь, как Тухачевский кулачество? Ты это ему объясни! Хошь свистну? Таксоид дожидается в прихожей, стоя на задних лапках, и наверняка уже видит нас с тобой в виде «Педигри — двойная свежесть» в своей виртуальной миске.
— Ладно, зови, — пожал плечами я. — В конце концов, если сыщик направился к нам, а не в контору обер?полицмейстера, то, вероятно, желает о чем?то договориться. Во всяком случае, хотелось бы в это верить.
— Хорошо, сейчас засвистаем по?соловьиному, — кивнул мой секретарь. — Но тут есть еще пара слов на тему этого будильника. — Он кивнул на золотого петуха.
— Ну, что еще?
— Ты не кривись, сначала послушай! — торопливо перебил меня напарник. — Тебе в детстве сказку про золотого петушка не читали, а мне — читали. Я сначала даже не сообразил, что это тот самый петушок. А потом, когда я на почтовую станцию шел, меня как обухом по голове огрело! Брюс, тот самый, который в этом замке жил, был сподвижником Петра I.
— Да, я это знаю, — кивнул я.
— Возьми себе на полке пирожок! Не перебивай. А еще у Петра был другой сподвижник — крещеный эфиоп Ганнибал.
— Кажется, он был не эфиоп.
— Да хоть индус! К делу это не относится! Если Брюс сконструировал или откуда?то привез этот орально?клювальный агрегат, то очень может статься, Ганнибалу о необычайном предке «тамагочи» было известно, и, качая на коленке кудрявого мальчика Сашеньку, любимого своего внука, он поведал ему на свой африканский манер историю о чародее и золотой птице. А мальчик возьми, да вырасти в светило русской словесности — Александра Сергеевича Пушкина! И дедушкину сказку уже на свой лад и переложи.
— М?м… Арап Петра Великого — это начало XVIII века, — пытаясь восстановить в голове хронологию событий, начал я, — а маленький Пушкин — это как раз сейчас.
Вероятно, он не внук, а правнук.
— Расслабься, то все наносное. Суть в другом. Петушок явно оповещает нас об опасности. Или не нас, а, скажем, все того же Брюса, который, я так понимаю, здесь где?то неупокоенный бродит. — При этих словах ложечка, которой помешивали сахар, вдруг сама собой поднялась в воздух и, звякнув, упала в пустую чашку. — Кхм! М?да, впечатляет, — прокомментировал увиденное Лис. — Сдается, я прав. Но прикол?то в следующем: на нас с тобой птичка певчая не среагировала, проигнорировала, шо кондор — муху. А потом вдруг ка?ак раскукарекалась!