— Ага, это, типа, кошелек или жизнь! — язвительно вставил Лис, напряженно созерцающий сцену под сценой.
— …Преломив хлеб, вы можете стать одним из нас.
— А преломив шпагу — не стать.
— …Поднявши хладную сталь, вы обрекаете себя на гибель, неминуемую и скорую.
— Это предложение? — стараясь говорить как можно мягче, поинтересовался я.
— Да! — гордо изрек неведомый брат. — И оно делается отнюдь не каждому, ибо тем, кому суждено править миром, след возвышаться над суетной толпой, из коей состоят народы.
— Что ж, хорошо. — Я протянул руку к лепешке.
— Да, скудноват паёк у потоптателей вселенной. Слышь, может, я тут в буфет сгоняю, каких?нибудь бутербродиков настрогаю?Шо за люди? Ну почему, скажи, все, кто обещает сделать жизнь чище и светлее, шхерятся в темных и грязных подвалах? Ну шо, выпивку?закусон принести?
— Погоди, Лис. Не видишь, здесь не что?нибудь, а тайный обряд свершается! — оборвал я друга.
— Слушай, а шо, нельзя было для тайного обряда найти менее людное место?
— Думаю, мы об этом еще узнаем.
Рука из темноты перехватила скудное угощение с противоположной стороны и попыталась отобрать сухой паек.
Рука из темноты перехватила скудное угощение с противоположной стороны и попыталась отобрать сухой паек. «Священная» лепешка сломалась почти ровно пополам.
— Вкушай черствый хлеб, обыденности, чтобы навсегда запомнить, от чего тебе предстоит отказаться, — прокомментировал действо иллюминат.
Я вонзил зубы в ритуальное «лакомство» и немедля пожалел, что не согласился на предложение Лиса сбегать в буфет. Хлебец наверняка был забыт в каморке под сценой кем?то из строителей в годы возведения этого храма искусств, и разборчивые венские крысы не покусились на древнее яство.
— Запей хлеб ключевой водой, она чиста, как помыслы наши! — продолжал свое поучение адепт.
Я подумал, что с такими помыслами воду стоило бы отправить на химический анализ, но послушно хлебнул несколько глотков. Вода действительно была чистой и холодной, а главное, с ее помощью мне удалось протолкнуть в горло «черствый хлеб обыденности». Между тем скрытый все еще темнотою собеседник вещал далее:
— Покорствуя великой силе, растворяясь в ней, сам будешь силою и могуществом земным. Буде же один аки колос на ветру — сгинешь втуне, и зерна даров твоих не дадут всходов. — При этих словах он зажег от горящей свечи тонкую лучину, и с ее помощью запалил одну за другой множество таких же восковых свечей. — Будь как они, ибо совместное их сияние разгоняет тьму, в одиночестве же слабый огонек разума лишь порождает глупые фантазии о круговерти земного бытия да пробуждает духов сомнения, кружащих над этим миром в поисках слабой души, обреченной на вечные терзания. Возгорись от мудрости единой — и обретешь истинный смысл всякого дня.
— И классный секс каждой ночью! Красиво глаголет, — обрадованно сообщил Лис. — Невнятно, но красиво. Как пить дать бабла на прокорм требовать будет.
— Ну ничего, дадим. От Палиоли не убудет!
— Точно?точно! Он сколько денег наварил на информации с поля боя, пусть теперь раскошеливается.
— Нарекаю тебя братом Октавианом. — Он опустил клинок шпаги мне на плечо. — Да будет отныне всякий удар тебе — ударом всем нам! И да обнажится твой клинок в тот час, когда преславнейшему ордену иллюминатов будет грозить опасность!
Покончив с импровизированным обрядом и выслушав мое обещание свято хранить и оберегать, замаскированный воспреемник чинно снял с головы колпак, закрывавший его лицо, и представился:
— Зовите меня братом Максимилианом. Здесь я представляю Великого Просветленного главу ордена — брата Эммануила, верного преемника брата Спартака. Все, что будет нужно, вы узнаете в свое время, пока же вашему сиятельству надлежит исполнить подвиг, коего от вас ждет Великий Капитул.
— Полон внимания, — чуть склонив голову, чтобы скрыть невольную усмешку, заверил я.
— Ого, уже и общественную нагрузку доверили, буквально почти шо действительный член тайной редколлегии! Растешь в рядах иллюминаторов, брат Проктопавиан! Ты ж смотри, будут нарезать участки по карте, берем Аляску. Она тут все равно на фиг никому не нужна, но мы?то знаем, как ею по уму распорядиться! — бушевал на канале связи мой развеселый напарник.
— Нам известно, что вы близко дружны с фаворитом императора Павла генералом Буонапарте.
— Я бы не сказал, что мы близко дружны, но действительно приятельствуем.
Что ж, в таком случае вам следует поближе с ним сойтись. Нас интересует каждый его шаг. Вернее всего, он сам. Такой способный и прославленный брат, пожалуй, был бы весьма полезен нашему ордену.
— Могу я полюбопытствовать, отчего вдруг благородное собрание иллюминатов проявляет столь бурный интерес к этому генералу? Если взять, скажем, русскую армию, то в ней немало военачальников, прославленных никак не менее, чем сей, несомненно, талантливый артиллерист.
Вот, скажем, князь Петр Иванович Багратион…
— Сей человек неординарен, — перебил меня брат Максимилиан, не желая слушать восхваления звездам российского воинства. — Его дарования превосходят все мыслимые границы. Под благим руководством отцов нашего ордена ему суждена великая будущность.