— Как? — удивился Мюнхгаузен. — Если я начну говорить с ними по?турецки, они будут шокированы дважды.
— Покажи им жестами, — предложил я, — и не забывай при этом мычать.
— Хорошо, — вздохнул Мюнхгаузен, спускаясь вниз.
Белые евнухи топтались у входа в киоск, ожидая возвращения собратьев по несчастью, но по несчастью дождались совершенно иного собрата. Язык жестов бравого наследника крестоносцев был четок, выразителен и не допускал разночтений. Едва успел он приблизиться к скучающим охранникам, в его руках появились короткоствольные пистоли. Взведенные курки не оставляли сомнений в намерениях адъютанта командующего. Греко?фракийцы немедля подняли руки, мудро рассудив не искать геройской смерти.
— Девиз нашего рода, — весело повествовал Мюнхгаузен, когда вся команда, включая освобожденного графа Бонапартия, собралась наверху, — гласит: «Одежда не делает монаха», и клянусь причастием, если бы у нас был иной девиз, после сегодняшнего маскарада я бы непременно принял этот. — Он радостно сложил перед собой руки и начал кланяться Наполеону. — О великий, да продлятся ваши дни! Это ж кому рассказать!
— Не беспокойтесь, барон, эту историю все равно запишут в число подвигов вашего дяди, — шутливо бросил Денис Давыдов. Лицо Мюнхгаузена немедля помрачнело.
— Тише, сюда идут! — шикнул освобожденный генерал.
Мы устремились к окнам. По тропинке, ведущей к роскошному киоску, двигался отряд уже человек в десять, а за ними четверо рабов несли паланкин, в котором, развалясь, восседала укутанная в покрывала валиде?султан.
— Здесь тихо управиться, кажется, не удастся, — разглядывая процессию, скривился Наполеон. — Но выстрелы — это шум, а на шум прибежит вся дворцовая стража.
— Это наши союзники, ваше высокопревосходительство, — рапортовал подполковник Давыдов.
— Союзники?! У нас здесь есть союзники?
— С Божьей помощью. — Я склонил голову, стараясь придать лицу максимально скромное выражение. — Не только русские умеют тайно устраивать свои дела.
Бонапарт тихо хмыкнул, должно быть, припоминая историю с меморандумом Сен?Венана.
— Что ж, это замечательно. — Перед нами вновь был известный мне Наполеон — быстрый, решительный, готовый к самым рискованным, едва ли не авантюрным действиям.
Стража валиде?султан рассыпалась по округе, дабы удержать всякого, кто вдруг пожелает незваным посетить место уединенного отдыха солнцеокой Накшидиль. Созерцание босфорских вод, которому предавалась валиде?султан, тяжело было назвать пустой тратой времени. Умная и практичная француженка, отбросив восточную мишуру, сейчас торговалась с Наполеоном за каждый пункт уступок ее сыну, за каждую выплату, за каждую пядь земли Османской Порты. Вероятно, будь на ее месте весь султанский Диван, ему бы не удалось добиться большего.
— …Но все это возможно лишь тогда, когда Селим III выбросит белый флаг, а он еще достаточно силен, чтобы обороняться, — напоминал стареющей красавице граф Бонапартий.
— В городе действительно немало войск, но мое дело было пригласить султана в этот киоск, ваше же — все остальное. Впрочем, если хотите, в гареме есть люк, через который нечестивцев, отважившихся взглянуть на султанских наложниц, или жен, уличенных в неверности, а то и просто чересчур склочных, сбрасывают в морскую пучину. Я распорядилась держать возле этого места ялик, кто знает, как может обернуться судьба. Можете воспользоваться этим способом, чтобы вырваться на волю, но когда еще вам удастся встретиться с султаном лицом к лицу?
— Это верно, — подтвердил Наполеон. — Сегодня мы сильнее в нужный момент в нужном месте. Что же касается янычар, хорошо бы на это время каким?то образом удалить их из города.
Я активизировал связь, полагая, что, ежели идея отослать войска еще не пришла в голову потомку легендарного османа, то Лису следует приложить все усилия, чтобы направить течение его мыслей в нужную сторону.
— Если десятки тысяч янычар, ямаков и сипахов останутся в крепости, они могут не признать капитуляцию и устроить мятеж. В этом случае несдобровать ни султану, ни нам. Вот только что может подвигнуть Селима бросить армию в атаку?
— Притворное отступление, — предположил я. — Когда?то в этих местах греки, демонстрируя невозможность более осаждать Трою, погрузились на корабли и вышли в море, оставив на берегу знаменитого коня.
— Дело преславное, — кивнул Наполеон, — а в нашем случае троянский конь уже внутри стен. Но как дать знать Кутузову, чтобы он устроил демонстративное отступление? Да и Селим III, поверит ли он в необходимость этого маневра?
— Непременно поверит, — без стеснения пообещал я. — А сообщить — думаю, с наступлением ночи это будет не сложно. В нашем распоряжении есть ход, ялик и, даст Бог, удача.
— Ага, намек понят, удачей сегодня работаю я, — отозвался на мою реплику Лис. — Хорошо, ближе к выходу. Рассказывай, шо ты уже там удумал, а я буду здесь это транслировать.
Султан и весь его совет с величайшим интересом слушали речи храброго Ахмада Акбара ибн Батика, призывавшего Селима III к активным действиям.
— Аллах, всемилостивый и мудрый в неизменном величии своем, щедро дарует победу возлюбленному правителю и защитнику правоверных, чей лик одним видом повергает врага ниц, — на одном дыхании тараторил Сергей. — Как поведали мне нынче, славные багатуры славнейшего из славных пленили нечестивого пашу урусов Бонапартия. Это был опасный враг, весьма опасный.