По ювелирной лавке Эфраима бен Закрии прокатился сдавленный негромкий смешок. Лихие гусарские усы Дениса Давыдова и молодого князя Багратиона вздыбились, демонстрируя неподдельный интерес к будущему визиту.
— Ой, я умоляю вас, тихо! Без ваших глупых шуточек! — видя реакцию моих спутников, взмолился торговец драгоценностями. — Не искушайте свою удачу — эта девица с легкостью отворачивается от всякого, на ком только что останавливала взор, уж поверьте мне, я знаю, что говорю.
— Все будет хорошо, эффенди, — заверил я, делая знак гусарам взять себя в руки.
— Хотел бы я знать, во что мне обойдется ваша уверенность, — вздохнул агент ломбардского банка. — Ладно, идем. И заклинаю, чем скромнее будете вы, тем живее останемся мы все.
Стража у Врат Наслаждений внимательным недоверчивым взглядом осмотрела странную процессию, направлявшуюся в старый дворец сераля[41], где, окруженная почетом и роскошью, обитала валиде?султан, мать возможного престолонаследника Османской Порты.
— Славнейшая и возвышенная Накшидиль, да продлит Аллах дни ее и усладит ночи, пожелала видеть возлюбленных жен посланца Ибрахим?Паши, храбрейшего Ахмада Акбара ибн Батика. Кроме того, валиде?султан желает явить им свою воспетую поэтами щедрость. — С этими словами ювелир распахнул переметную суму, которую нес на плече, демонстрируя стражникам груду золота и драгоценностей, слепящую глаза подобно сокровищам Али?Бабы.
Начальник караула, не глядя, должно быть, по устоявшейся традиции, запустил в бесценную россыпь лопатообразную пятерню и, выхватив из нее все, что уместилось в кулаке, молча кивнул на открытую калитку в огромных воротах. Закутанные в покрывало «жены» гуськом проследовали за провожатым, скромно потупив взор, и лишь известный насмешник князь Багратион не удержался от кокетливого жеста своими тонкими белыми пальцами, вполне соперничающими по красоте с руками иной прелестницы.
Мы пересекли широкий двор, полный забавляющихся странной игрой евнухов. Одетые в разноцветные картонные головные уборы с множеством колокольчиков, эти стражи прокисшего целомудрия с визгом носились друг за другом, пытаясь сбить колпак с бегущего впереди и не дать собственной шляпе упасть наземь. Суетливая куча мала, в которую все больше и больше превращалась эта игра, дала нам возможность пройти, не привлекая внимания, до самого дворца.
Здание, где ожидала нас валиде?султан, было, несомненно, роскошным, однако хранившим ощутимые черты запустения. Позолота, обильно украшавшая тонкую резьбу, покрывавшую стены и колонны, сильно облуплена, мебель, расставленная в анфиладе дворцовых покоев, казалась случайной, точно ее приносили сюда откуда только могли и расставляли без какого бы то ни было порядка. Скучающий сквозняк одиноко гулял среди множества пустых комнат, пытаясь играть тканью занавесей и тончайшими шелками покровов. Однако даже ему здесь жилось тоскливо.
— Перед валиде?султан следует преклонить колени, — предупредил нас любезный Эфраим. — Я отвлеку евнухов; которые охраняют покои государыни, и у вас будет минут десять, чтобы переговорить с ней с глазу на глаз. — Он толкнул очередную дверь, и мы оказались в зале, который среди всеобщего запустения являлся замечательным оазисом порядка и утонченного европейского вкуса.
— Добро пожаловать, господа, — отбрасывая тонкую кисею чадры, проговорила славнейшая и возвышенная Накшидиль на прекрасном французском языке с едва заметным акцентом, но не турецким, а тем, с которым говорят выходцы из дальних французских колоний.
Любимые «жены» узбаши ибн Батика, отвесив челюсти, глядели на стареющую красавицу. В том же, что мать престолонаследника, несмотря на возраст, очень хороша собой, мог убедиться всякий, имеющий глаза.
Лицо ее, тонко очерченное, с пухлыми, чуть капризными губами, освещалось прямым и ясным взглядом ярких черных глаз. Золотистые же волосы, убранные в замысловатую прическу, будучи распущенными, должны были ниспадать изрядно ниже середины ее спины. Что и говорить, женщина, восседавшая перед нами на резном золоченом кресле, была несказанно хороша, но… она не была ни турчанкой, ни грузинкой, ни черкешенкой, ни…
— Вижу, мой облик смутил вас, — любуясь произведенным эффектом, шаловливо проговорила валиде?султан. — Не ломайте себе голову! Конечно же, я француженка. Мое настоящее имя Мари Марта Айме Дюбук де Ривери. Больше двадцати лет назад корабль, на котором я возвращалась из Нанта к родителям на Мартинику, был захвачен пиратами алжирского дея[42].
Этот правитель так был поражен моей красотой, что послал драгоценный трофей в подарок турецкому султану Абдул?Гамиду. Не скажу, чтобы я обрадовалась такому повороту судьбы, но меня никто не спрашивал. И все же, говоря правду, мне грех жаловаться. Престарелый султан был утонченным сластолюбцем, и я скрасила его последние годы, хотя, возможно, несколько их сократила. Теперь у нас растет сын Махмуд. Если Господу нашему и Аллаху будет угодно, в свой час он также станет властителем Османской Порты, как и его отец. Во всяком случае, пока султаном остается мой добрый приятель Селим III, Махмуду ничего не угрожает, а потомков мужского пола у Тени Аллаха нет и, смею надеяться, не будет. — Айме сделала паузу, старательно разглядывая глаза каждого из нас, затем, остановив взгляд на рослой фигуре Мюнхгаузена, неспешно произнесла: — И все же я не могу сказать, что любила Абдул?Гамида или его племянника Селима. Они были добры со мной, я платила им тем же. Но сейчас в Стамбуле тревожно: русская армия стоит у стен Константинополя, угрожая разрушить мой покой и будущее моего сына. Правда, сегодня пришло известие, что Ибрахим?Паша разгромил где?то в Святой Земле друга моего детства Александра Дюма дела Пайетри, но… — Она подняла бровь, испытующе глядя на нас.