— Глядя на мундиры генералитета, этого не скажешь, — отозвался я.
— Все это игрушки, — махнул рукой Спартанский принцепс. — Не более чем игрушки! Но они помогают тем, кто указывает пути, гнать вперед козлов, за которыми толпою бредут прочие бараны.
— Ёмко, — хмыкнул я. — И немилосердно.
— Но точно! — перебил меня Бонапарт.
— И немилосердно.
— Но точно! — перебил меня Бонапарт. — А это главное.
— Послушать вас, Наполеон Карлович, так скоро дождемся проповеди идеалов французских инсургентов[46]! — Я пошевелил кочергой угли в очаге, и они полыхнули мне в глаза алым заревом. — Это они сбросили Всевышнего с амвона, заменив его мифическим богочеловеком, имеющим право карать и миловать.
— Не дождетесь, граф, не извольте беспокоиться! — Генерал от артиллерии привычным жестом заложил руку за отворот сюртука. — Человек не есть бог — утверждать иное либо глупое мальчишество, либо, того хуже, мошенничество. Но Господь, создавая первых людей, даровал им не только образ, но и подобие свое. В том и суть человеческого бытия, чтобы, постигая мир и совершенствуя его, стать не коленопреклоненным рабом Божьим, но со?творцом! Отцу Вселенной тоскливо в одиночестве среди умильных святош, и он ждет, когда же возлюбленные чада его дерзнут встать рядом и с радостью осознания взглянуть в лицо предвечного. Ибо также, как блаженны нищие духом, коим завещано царствие небесное, и сильные духом будут восславлены. Их удел — созидать царствие земное!
Я не якобинец и, упаси Господи, не либерал. Мне чужда идея даровать права всякому, кто взял на себя труд выйти из материнского чрева. Права есть своего рода награда, и как на поле боя зазорно жаловать недостойных, так и в прочих случаях воздаяние без деяния лишь развращает человека.
Мне странно и, не скрою, противно слушать о неких особых интересах личности, коими так любят потрясать легковерных простофиль салонные ораторы. Их послушать, оные почти всегда противуположны интересу государства, ибо, так же как власть пытается охватить всех и направить силы общества в одном лишь ей ведомом направлении, так и всякая частная персона для себя полагает верным от всеобщего дела уклониться и жить своими, пусть даже и самыми мелкими, потребностями. Но зрелая личность умеет видеть дальше собственной миски и жертвовать малым для достижения великого. К чему же искать пример в мелких душонках, их путь ведет ниоткуда в никуда!
— Это вечная диллема, — философически вздохнул я. — Как говорят в России: «Своя рубашка ближе к телу». Так было всегда: и при фараонах, и при цезарях, и при королях с султанами, и нынешние времена не исключение.
— Да, но каждое время и каждое общество находило те приводные ремни, которые заставляли народы возводить пирамиды, рыть каналы, строить дворцы и храмы. Когда эти ремни истирались, государство разрушалось. По сути, хотим мы того или нет, сегодня происходит именно такой процесс. Сейчас в муках и крови по всей Европе рождается новое общество, которое будет весьма отличаться от привычного. Оно в клочья порвет все кружевные пелены старого мира! То, что происходило доныне в Америке и Франции, лишь предродовые схватки…
— И вы уготовили себе роль повивальной бабки?
— Быть может, граф, быть может. — На устах Бонапарта скользнула неопределенно?уклончивая тень улыбки.
— Не?а, повивальной бабкой был Дюма. — Придремнувший у камина Лис вскинулся при последних словах Наполеона и поспешил вмешаться в беседу. — Вы будете кормилицей. Я уже буквально вижу, как происходит этот умилительный процесс.
Наполеон фыркнул, всем своим видом негодуя против такой вольности.
— Занятно, занятно, — вороша уголья в очаге кочергой, проговорил я. — Не так давно мне уже доводилось слышать подобные речи. Там разговор шел о некой тайной организации, которая способствует хирургическому излечению общества от присущих ему язв и нагноений темного прошлого. По сути, та же медицинская тема.
— Вы говорите о масонах? — Наполеон криво усмехнулся и разочарованно покачал головой.
— Мне доводилось встречаться с ними. По глубочайшему моему убеждению, если когда?то в их учении и было зерно истины, то в суматохе напыщенных обрядов и пустой таинственности оно полностью иссохло, не дав всходов.
— Нет, — я поспешил успокоить герцога Афинского, — насколько мне удалось заметить, в этом обществе ритуалы не играют особой роли. Так, больше для проформы.
— Да? И кто же это, если не секрет?
— Возможно, секрет, — я пожал плечами, — но если бы никто не имел к нему доступа, как бы сия организация пополняла свои ряды?
— И что же, она велика и могущественна? — насторожился Бонапарт, должно быть, чувствуя, что до сего дня упускал из виду одну из движущих народами пружин.
— Да, пожалуй, что силы их действительно велики. Они именуют себя иллюминатами и ставят перед собой цель превратить земли людских страстей в царство чистого разума. Быть может, именно они — тот самый приводной ремень, который вы ищете?
— Быть может, — снова повторил Наполеон, и лицо его приобрело на какой?то миг задумчивое выражение. — Очень может быть!
Судя по тону, которым были произнесены эти слова, досужая беседа у камина закончилась.