— Такое возможно?! — почти завороженно вымолвил я, глядя на возбужденное лицо полководца.
— Это случится непременно, если только Господь, в неизреченной милости своей, не даровал повелителю французов бессмертие или же, — генерал сделал паузу, — не случится чего?либо такого, что помешает державе базилевса рухнуть.
Он пристально глянул на меня, точно стараясь понять, насколько глубоко мне удается осознать смысл произнесенных слов. Я постарался выглядеть удивленным и даже подавленным знакомым яростным напором, той вулканической энергией, которая таилась обычно под маской наполеоновского холодного спокойствия.
К счастью, мне уже доводилось сталкиваться с этой особенностью нрава военного гения, потому я умел к ней примениться. Из того, что я услышал, можно было предположить, что Бонапарт неведомым способом готовится перехватить власть во Франции, едва смежит очи нынешний базилевс. Именно для этого, вероятно, и создана та самая организация, вершки которой попали в поле зрения институтской агентуры. Однако слабо верилось, что деятельный и страстный Наполеон будет ждать заветной шальной пули или же взмаха ятагана, уж больно такое смирение и покорность судьбе не вязались с известным мне образом действий полководца. Жажда власти, отсутствие которой только что так красноречиво декларировал сын корсиканского адвоката, плюс уязвленное любовными стрелами самолюбие неминуемо толкали Бонапарта к действию — быстрому, расчетливому и неотвратимому, как завтрашний день. Какому — вот в чем вопрос?
— Однако, друг мой, — Наполеон, по обретенной в России барственной привычке вальяжно развалившись в кресле, щелкнул пальцами, демонстрируя удивление, — мне казалось, что ты звал меня на завтрак, а выходит, что это я потчую тебя философскими построениями.
Какому — вот в чем вопрос?
— Однако, друг мой, — Наполеон, по обретенной в России барственной привычке вальяжно развалившись в кресле, щелкнул пальцами, демонстрируя удивление, — мне казалось, что ты звал меня на завтрак, а выходит, что это я потчую тебя философскими построениями. Где же угощение?
— Да, конечно, — я сконфуженно кликнул Тишку, — извините, ваше высокопревосходительство, обоз с поварами и винами сегодня?завтра прибыть должен, так что нынче по?походному.
Ждавший моего вызова расторопный мальчишка, пыхтя, внес огромное блюдо с горячим хлебом, вологодским маслом, засахаренными фруктами и конфетами, изготовленными нынешним утром волшебниками?кондитерами знаменитого мастера «придворной услады» Шульца.
— Самовар поспел, — чеканно провозгласил он тем самым тоном, которым дворецкий объявляет прибытие в государевы хоромы очередного сановного вельможи. — Прикажете нести?
— Неси, — скомандовал я.
— А яства?то походные небось из кондитерской Вольфа Беранже? — осматривая произведения виртуозов кремов и мастеров десертов, спросил Наполеон. — Сам Шульц, поди готовил?
— Он самый, — подтвердил я.
— Хороший выбор, одобряю. Представляешь, — точно забывая о вершителях судеб народных и всецело предаваясь греху чревоугодия, начал граф Бонапартий, — нынче во дворце такие порядки заведены, что о прежних хлебосольствах, матушкою Екатериной Великой учиняемых, лишь вспоминать приходится. Император для поддержания рыцарского духа в подданных вслед основателям преславного ордена Святого Иоанна готов себя и ближних едва ли не на монастырских хлебах держать. Из еды все больше салатики легкие по тарелке разложены. Десерт: вчера были яблоко да груша ломтиками разрезанные, нынче — половинка апельсина, из коей нутро все вычищено да кисловатым желе залито. Мне остобрыдло в том желе ложечкой ковыряться, так я его вместе с кожурой съел.
Я усмехнулся, слыша подобные речи от великого полководца.
— То ли дело при матушке императора! — с ностальгической тоской в голосе продолжал граф Бонапартий. — Мне барон Мюнхгаузен о тех пирах много рассказывал. Как же ему не верить! Он?то на них частенько зван был!
— Неужто? — медленно намазывая масло на кусок ситного хлеба, покачал головой я. — Вот ведь не предполагал, что Мюнхгаузен был близок к Екатерине.
— Точно так. — Верховный жрец бога войны двумя пальцами взял из серебряной конфетницы шоколадную Гранаду с рельефным витым узором.
— Это он вам так сказал? — словно между прочим поинтересовался я.
— Да, — кивнул сокрушитель демократических ценностей.
— Мне бы не хотелось оскорблять память барона, но его не зря величали первейшим краснобаем как в России, так и в родном Брауншвейге.
— Разве он не из Ганновера?
— По?моему, из Брауншвейга. Во всяком случае, Конрад — офицер полка брауншвейгских кирасир.
— Странно. — Наполеон откусил конфету. — У меня отличная память, и мне казалось, что он родом из Ганновера. Хотя нет, барон прибыл к российскому двору в качестве пажа герцога Антона Ульриха Брауншвейг?Вольфенбюттельского, мужа императрицы Анны Леопольдовны. Почему же мне запомнился Ганновер? Странно… — вновь повторил он. — Но суть не в этом. Уже будучи офицером… Карл Фридрих, как и племянник его, был кирасиром — с его ростом и силой это было немудрено. Так вот, уже командуя эскадроном, статный красавец барон был назначен встречать и сопровождать юную принцессу Фике, будущую императрицу Екатерину II, от границ страны до Санкт?Петербурга с остановками для торжественных встреч.
Это две недели ходу, а следовательно, весьма близкого общения. Как я уже имел честь сказать, Карл был весьма хорош собой — широкоплеч, строен и большой мастак рассказывать забавные истории, причем на языке, понятном растерянной Ангальт?Цербстской принцессе. Он же служил ей переводчиком, ибо по?русски будущая матушка?государыня не могла тогда связать и двух слов.