Или как поэт?евангелист: кем?кем, а поэтами они были; учёными?историками — не знаю, но поэтами — несомненно.
Не скажу, что мне под силу воскресить Лазаря, как воскресил его Он, но как Елисей — простершись на мертвеце, вдохнуть в него жизнь [3] — пожалуй, сумею…
Или как поэт?евангелист: кем?кем, а поэтами они были; учёными?историками — не знаю, но поэтами — несомненно.
Вы, понимаете мою мысль? Сочиняя, я знаю. Вспомните удивительное высказывание юного Китса: «Я не уверен ни в чём, кроме святости сердечных привязанностей и истинности воображения». [4]
Я веду не к тому, что «в прекрасном — правда, в правдe — красота» [5] или ещё к какому?нибудь софизму в этом роде. А к тому я веду, что без воображения Создателя для нас ничто не живо — ни живое, ни мёртвое, ни воскрешённое, ни ждущее воскресения…
Ну вот: хотел изложить Вам свою истину, а свёл дело к тягостным софизмам. Но Вы знаете, верю: знаете…
Скажите же, что знаете — а знание это не простое, и не просто от него отмахнуться: истина — в воображении.
* * *
Уважаемый мистер Падуб.
Макбет был чародей. Если бы рождённый не женщиной не сразил его острым мечом, — как по?Вашему, неужели славный король Яков — сочинитель благочестивой «Демонологии» [6] — не преисполнился бы желания послать его на костёр?
Легко Вам — в наши?то дни, — посиживая в покойном кабинете, оправдываться: «Я — что, я всего?навсего поэт, и если я утверждаю, что мы постигаем истину не иначе как посредством живой Лжи — «живой» в обоих смыслах, — то что в этом дурного? Всё равно и ложь и истину мы впитываем с молоком матери, где они пребывают нерастворимо: таков уж удел человеческий».
А Он сказал: «Я есмь Истина и Жизнь» [7] — что Вы на это, милостивый государь? Что такое эти слова? Утверждение, всего лишь не лишённое справедливости? Или поэтическое иносказание для красоты слога? Так что же, что? Ведь это в вечности раздаётся: Я ЕСМЬ…
Я готова признать — спущусь уж с недоступной для меня кафедры проповедника, — что бывают истины и вроде тех, о которых пишете Вы. Спорить станет лишь тот, кому невдомёк, что страдания Лира, боль герцога Глостера — это всё правда, хоть люди эти и на свете не жили — вернее сказать, не жили въявь: ведь Вы скажете, что это всё же своего рода жизнь, и что У.Ш., премудрый пророк?чародей, ввёл их в такую великую жизнь, что ни одному актёру на этой сцене роль не удаётся и всем им приходится — чтобы она обрела плоть и кровь — полагаться на наше с Вами ремесло.
Но что был такое поэт в тот век исполинов, он же век вышесказанного короля Якова с его «Демонологией»? — И не только «Демонологией», но и выполненным по его воле переводом Священного Писания на английский язык — таким переводом, что всякое слово в нём гласило об истине и вере, и с каждым веком всё громче — о вере во всяком случае — до самых времён нашего безверия.
Что был поэт тогда — прорицатель, дух путеводный, сила природы, целый мир, — то не есть он теперь, в наше, время материалистического огрубения…
Быть может. Ваше добросовестнейшее восстановление картин прошлого — как бы подновление старинных фресок — это наш путь к истине. Присадка неброских заплат. Согласны ли Вы с таким уподоблением?
Мы снова были на лекции о недавних спиритических явлениях, читанной одним достопочтеннейшим квакером. Вначале он говорил о склонности людей верить в существование духов — но верить не для пошлого удовольствия поражаться невиданному или щекотать себе нервы.
Сам англичанин, он отзывался об англичанах примерно в таких же выражениях, что и поэт Падуб. Мы, говорил этот добрый человек, черствы двойной зачерствелостью. Торгашество и протестантское отвержение духовных связей вкупе произвели в нас окаменение, окостенение. Мы грубые материалисты и приемлем лишь материальные, как мы их называем, доказательства фактов духовного порядка, оттого духи, снисходя к нашей слабости, разговаривают с нами посредством стуков, шорохов и мелодического гудения, в каких прежде — когда мы были исполнены, живой пламенной веры — не было нужды.
Он прибавил, что у англичан зачерствелость эта усугублена тем, что мы обитаем в более плотной атмосфере, не столь насыщенной электричеством и магнетизмом, как в Америке, жители которой заметно превосходят нас впечатлительностью и возбудимостью; они более умелы по части общественного устройства, больше верят в возможность усовершенствования человеческой натуры. Американский ум — под стать тамошним общественным учреждениям — разрастается с быстротою тропических джунглей и вследствие этого более свободен и восприимчив. Американками были сестры Фокс, первыми услыхавшие производимые духами стуки, американец и сподобившийся откровения автор труда Univercoellum Эндрью Джексон Дэвис, Америка выпестовала гений Д. Д. Хоума.
Наши же «теллурические условия» — выражение, которое ласкает мне слух, а Вам? — не так благоприятствуют передаче духовных впечатлений.
Какого Вы мнения об этих предметах, которые нынче занимают всё общество и взбаламутили даже тихие воды нашей ричмондской заводи?
Не таким бы письмом отвечать на Ваши проникновенные суждения о Китсе и поэтической истине, на Ваше саморазоблачение, выдающее Вас как пророка?чародея. Письмо это пишется не с тем самозабвением, что прежние, но у меня есть оправдание: я нездорова — мы нездоровы — и у меня и у милой моей подруги сделался лёгкий жар, отчего на меня напала хандра. Нынче я весь день провела в тёмной комнате, и теперь мне легче, хотя слабость ещё не прошла.