Октября 28?го
Она словно наша бретонская погода. Когда она улыбается, изъясняется остроумно и шутливо, то трудно представить её другою, — так и побережье наше может порой рассияться под солнцем; по крутым скалистым берегам бухточки Бег?Меиль нежатся в его лучах круглокронные сосны и подруга их финиковая пальма, напоминая мне о настоящем солнечном юге, где я ни разу ещё не была; самый наш воздух в такие дни становится нежен и ласков, так что любому, точно крестьянину в басне Эзопа про спор солнца и ветра, хочется сбросить тяжёлые доспехи одежды.
Когда она улыбается, изъясняется остроумно и шутливо, то трудно представить её другою, — так и побережье наше может порой рассияться под солнцем; по крутым скалистым берегам бухточки Бег?Меиль нежатся в его лучах круглокронные сосны и подруга их финиковая пальма, напоминая мне о настоящем солнечном юге, где я ни разу ещё не была; самый наш воздух в такие дни становится нежен и ласков, так что любому, точно крестьянину в басне Эзопа про спор солнца и ветра, хочется сбросить тяжёлые доспехи одежды.
Она чувствует себя теперь гораздо лучше, как и предсказывала Годэ. Она совершает длинные прогулки с Псом Треем; я хожу с ними, когда она меня пригласит или когда они идут гулять по моему приглашению. Она также настаивает, чтобы участвовать в домашних делах, и самые наши дружеские беседы случаются на кухне или вечером у очага, когда мы шьём или что?нибудь починяем. Мы с ней много говорим о смысле мифов и легенд. Ей очень хочется повидать наши Стоячие Камни, камни находятся довольно далеко, нужно долго ехать вдоль побережья, — я обещала свозить её туда. Я рассказала ей, что и поныне наши деревенские девушки, справляя приход весны, танцуют вокруг какого?нибудь из этих менгиров, одетые в белые одежды. Они движутся двумя кругами, одни посолонь, другие против солнца, и если какая ослабнет, устанет и упадёт, или нечаянно коснётся камня, то все остальные сразу безжалостно начинают бить и пинать её, набрасываются на неё, будто стая чаек на чужую птицу или на собственную ослабшую сестру. Батюшка говорит, что этот обряд — остаток ещё более древнего, возможно, друидического обряда жертвоприношения и что павшая наземь — своего рода козёл отпущения. Камень, поведал мне батюшка однажды, олицетворяет мужское фаллическое начало; деревенские женщины ходят к нему тёмной ночью, обнимают его, и умащивают некими составами (Годэ знает, какими, а мы с отцом — нет), и молятся ему, чтобы сыновья их были сильными, или чтоб их мужья благополучно воротились из плаванья. Батюшка сказал также, что шпиль церкви — по сути всё тот же древний камень, лишь принявший иную форму, не гранитный истукан, а сланцевый, — и что женщины словно белые несушки сбиваются в стайку под этим новоявленным символом так, как когда?то плясали вокруг старого. Мне не очень понравились эти речи, и я не сразу решилась передать их Кристабель, чтоб не оскорбить её веру. Но у ней такой сильный, глубокий ум… я не вытерпела и рассказала; она рассмеялась и промолвила, что отец прав: церковь, действительно, благополучно усвоила, поглотила и частично победила старых языческих богов. Так, прекрасно известно, что многие нынешние местные святые — это прежние genii loci, сверхъестественные существа, обитавшие в дереве, или в источнике.
А ещё она сказала: «Девушка, павшая в танце, — это падшая женщина, побиваемая каменьями».
«Почему каменьями, — удивилась было я, — её просто бьют руками, пинают ногами, и не до смерти…»
« Здешние люди — не самые жестокие ».
Пятница
Самое странное то, что у неё как будто и нет иной жизни, чем здесь. Как будто она вышла на наш берег во время шторма, тюленья девушка или ундина, вся в струях воды, прося у нас пристанища. Она не пишет писем, и никогда не спросит, нет ли письма для неё. Я точно знаю — я ведь не глупа, — с ней приключилось нечто, возможно, ужасное, от чего она бежала сюда.
Я не задаю об этом вопросов, ибо ясно, она им не обрадуется. Я и так её порою, безо всякой задней мысли, огорчаю.
Вот, например, я спросила её, откуда такое занятное имя — Пёс Трей; она стала объяснять, что он был назван так забавы ради, есть такие строчки у Вильяма Шекспира в «Короле Лире»: «Собачки малые все лают на меня: / Пёс Трей, и Бланш, и Милка». «Прежде я жила в доме, — сказала она, — где меня в шутку величали «Милка»…» — дальше у неё голос перехватило, она отвернулась.
Чуть спустя она прибавила, через силу: «Среди стихов Матушки Гусыни есть один про старушку и про её пса, которые находят буфет пустым; в некоторых изданиях этого пса зовут Пёс Трей. Может, мой Трей на самом деле назван в честь того тёзки, который не нашёл ничего кроме разочарования…»
Ноября 1?го, канун Дня всех Святых
Наступает пора сказительства. По всей Бретани в ноябрь, который у нас называют Черный месяц, в канун Дня Святых, начинают рассказывать по вечерам истории. Так оно продолжается и весь следующий месяц — декабрь у нас именуют Очень чёрный месяц, — а заканчивается уж вместе с главной сказкою, с Рождеством. Рассказчик везде найдётся. В нашей деревне народ собирается вокруг верстака Бертрана?сапожника, или у Янника?кузнеца. Люди приносят с собой свою работу, чтобы время шло с пользой, и, черпая тепло от присутствия друг друга — и от кузнечного горна, — начинают слушать сказ, и ещё сильнее сгущается тьма за толстыми стенами кузницы, таинственные, невидимые её посланники приникают снаружи к маленьким оконцам, раздаются необъяснимое деревянное потрескиванье, шелест мягких крыльев, или — самое страшное! — полускрип, полуписк колёс тряской повозки Анку!..