— Вот подвёз Вэл домой. Она неважно себя чувствовала. Я решил, ей лучше полежать.
Звучный, ясный голос, несмотря на фамилию — никакого шотландского акцента, сочный выговор, который Роланд прежде опрометчиво окрестил бы «барственным» и которому он в детстве безуспешно, не без ерничанья учился подражать; чеканная речь, полная густых, тягучих гласных — при звуках такой речи у Роланда, вопреки всем законам физиологии, кровь закипала от сословной неприязни.
Я решил, ей лучше полежать.
Звучный, ясный голос, несмотря на фамилию — никакого шотландского акцента, сочный выговор, который Роланд прежде опрометчиво окрестил бы «барственным» и которому он в детстве безуспешно, не без ерничанья учился подражать; чеканная речь, полная густых, тягучих гласных — при звуках такой речи у Роланда, вопреки всем законам физиологии, кровь закипала от сословной неприязни. Макинтайр, как видно, ждал, что его пригласят войти — в старых романах такая непринуждённость преподносилась как черта джентльмена, — но Роланд, а возможно и Вэл, увидели в ней беспардонное любопытство, из?за которого им придётся краснеть за свою домашнюю обстановку. Вэл неуверенно поплелась вниз по ступенькам.
— Ничего, скоро поправлюсь. Спасибо, что подбросили.
— Не за что, — ответил Макинтайр и повернулся к Роланду. — Надеюсь, мы ещё встретимся.
— Да, — безучастно отозвался Роланд, глядя, как Вэл спускается по лестнице, и отступая к двери.
«Порш» укатил.
— Я ему нравлюсь, — сказала Вэл.
— Откуда он такой взялся?
— Я у него подрабатываю машинисткой. Завещания, торговые соглашения. Судебные решения о том?то и о том?то. Он адвокат. «Блоссом, Блум, Тромпетт и Макинтайр». Респектабельный, звёзд с неба не хватает, но очень преуспевающий. В кабинете — всюду фотографии лошадей. Он говорит, что у него есть скаковая лошадь, то есть он её совладелец. Приглашает меня на скачки в Ньюмаркет.
— А ты?
— Можно подумать, тебе не всё равно.
— А тебе бы не мешало съездить куда?нибудь, встряхнуться, — сказал Роланд и тут же пожалел.
— Ты только послушай, как ты со мной разговариваешь. «Тебе бы не мешало…» Как с девчонкой.
— Но, Вэл, я же не имею права тебе запретить.
— А я?то ему сказала, что ты не пустишь.
— Вэл…
— Надо было сказать, что тебе до лампочки. И поехать с ним.
— Не понимаю, почему ты не поехала.
— Ну, если не понимаешь …
— Да что же это с нами происходит?
— Просто в квартире тесно, в карманах пусто, нервы ни к чёрту, а дело молодое. Сбагрить меня хочешь.
— Ты же знаешь, что это не так. Ведь знаешь же. Я люблю тебя, Вэл. Просто тебе со мной несладко приходится.
— Я тебя тоже люблю. Ты прости меня. Я такая вспыльчивая, мнительная.
Вэл ждала. Роланд обнял её. Страсти не было — была воля и расчёт. У него только два выхода: начать выяснять отношения или улечься с ней в постель. Если выбрать второе, то потом можно будет наконец поужинать, весь вечер спокойно работать и завести разговор про поездку в Линкольншир.
— Ужинать пора, — выдавила Вэл.
Роланд взглянул на часы.
— Рано ещё. И потом, мы же не ждём никого. Помнишь, как раньше: делали, что хотели, не раздумывая. И часы не указ. Надо пожить в свое удовольствие.
Они разделись, легли, прижавшись друг к другу, и приготовились к неутешительным утехам. Сперва Роланд думал, что ничего не получится: бывают занятия, в которых одной только воли недостаточно. Но стоило ему вспомнить воображённую орлицу и её тёплое оперение — письма, как внутри что?то встрепенулось.
— Мне никто, никто, кроме тебя, не нужен, — проговорила Вэл.
От этих слов трепет почти угас. Возбуждение вновь накатило, когда перед Роландом возник другой образ: женщина в библиотеке. Не обнажённая, напротив: тело упрятано в шелестящий шёлк; переплетенные пальцы покоятся там, где кончается узкий корсаж и начинаются пышные упругие юбки. Печальное, миловидное лицо, капор, как оправа, охватывает кольца густых локонов.
Эллен Падуб, сошедшая с наброска Ричмонда, который воспроизведён в «Великом Чревовещателе» Собрайла. У всех женщин на портретах Ричмонда губы выходили похожими: крепкие и тонкие, строгие и благородные, кое в чём они различались, и всё же проступал тут единый идеальный прототип.
Привидевшийся образ — порождение фантазии и фотогравюры — сделал своё дело. Роланд и Вэл ласкали друг друга. Будет ещё время обдумать, как бы отпроситься в Линкольн, не выдав ни места назначения, ни цели поездки.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Снег сыпал днём,
Всю ночь мело.
В окне моём
Белым?бело.
А здесь, внутри,
Поджав крыло
Чей взор горит,
Что так светло?
И кто дарит
Душе тепло?
Кристабель Ла Мотт
Они сидели друг против друга, склонившись над пачками бумаг. В библиотеке стоял пронизывающий холод — Роланду казалось, что ему уже в жизни не отогреться, и он с вожделением вспоминал разнообразные предметы одежды, которые ему ни разу не довелось носить: вязаные митенки, тёплые кальсоны, закрывающие лицо лыжные шлемы. Мод, собранная, подтянутая, приехала рано: Роланд и хозяева ещё завтракали. Нарядилась она тепло, в твидовую куртку и шерстяной свитер, светлые волосы, которые вчера, когда она сидела за ужином в холодной гостиной у Бейли, ни под чем не прятались, теперь опять облекал зелёный шёлковый шарф, завязанный под подбородком.