— Я пыталась тебе звонить. Не знаю, говорила она тебе или нет. Судя по её тону, не собиралась. Я до сих пор не пойму, чего мы добиваемся — чего мы с самого начала добивались? И как могли рассчитывать всё утаить от Собрайла и Аспидса?
— И от Леоноры. Мы не хотели ничего утаивать — просто хотели разобраться в этой истории первыми. Это наше рыцарское приключение.
— Вот именно. Но они этого не поймут.
— Как бы я хотел куда?нибудь исчезнуть!
— Да, эта мысль мне тоже приходила.
Мы не хотели ничего утаивать — просто хотели разобраться в этой истории первыми. Это наше рыцарское приключение.
— Вот именно. Но они этого не поймут.
— Как бы я хотел куда?нибудь исчезнуть!
— Да, эта мысль мне тоже приходила. Даже не считая сэра Джорджа и прочих дел, существовать вместе с Леонорой…
— Что, неужели так плохо? — Роланд уже отгонял от себя навязчивую, восхитительную картину: Леонора (которую он никогда не видел) снимает с Мод белое полотенце…
— Я всё время думаю, — голос Мод в трубке превратился почти в шёпот, — про что мы тогда говорили у Падунца Томасины, про пустые белые постели…
— И я. И про белый огонь на камнях. И про солнце в Лукавом Логове.
— Там мы знали, чего хотим. А что если нам исчезнуть? Как Кристабель.
— В Бретань?
— Необязательно. А вообще почему бы и нет?
— У меня нет денег.
— У меня есть. И машина. По?французски я свободно говорю.
— Я тоже.
— Они не догадаются, где мы.
— А Леонора?
— Я ей что?нибудь совру. Она думает, у меня тайный любовник. Леонора — романтическая душа. Это довольно гадко — воспользоваться её информацией и обмануть её.
— Она знает Собрайла и Аспидса?
— Только заочно. Тебя вообще не знает. Даже имени.
— Главное, чтоб она с Вэл не пересеклась.
— Я подстрою, чтоб её пригласили на недельку в гости. Если Вэл узнает мой телефон и позвонит, здесь никого не будет.
— Из меня плохой конспиратор, Мод.
— Из меня не лучше.
— Я боюсь идти домой. Вдруг Вэл?.. Вдруг Аспидс?..
— Другого выхода нет. Разыграй дома ссору. Незаметно возьми паспорт и все нужные бумаги и переезжай. В какую?нибудь маленькую гостиницу в Блумсбери.
— Слишком близко от Британского музея.
— Тогда у вокзала Виктория. Я разберусь с Леонорой и тоже приеду. Есть там одна гостиница…
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Выл ветр, и, гневом обуян,
Слал волн отряды Океан
На каменный оплот стены
И башню, где без слов, бледны
Ночь провождали торжества
Дауда с милым. Как листва
Летит по улице народ,
От страха в дверь стальную бьёт,
Но нет отсель ответа им,
Смятенным людям городским.
В Даудиных объятьях, вдруг,
Сквозь сердца девы быстрый стук,
Извне он гомон различил
Людской толпы, но громче был
За дверью Океана рык,
И в душу страх его проник.
Дауда выглянуть велит
Ему в окно: «Каков волн вид?
Что Океана гнев сулит?»
«О госпожа, цвет волн зелен
Под небом чёрным, окрылён
Седою пеной каждый вал,
Грознее туч летящих стал».
«Вернись на ложе, милый друг,
Лобзаньем жгучим, лаской рук
Я запрещу и вод морских
Роптанье злое, и людских
Шум голосов у врат моих».
Призывом дивным возвращён
В её объятья, слышит он
Под башней всплеск; кричит, дрожа:
«Пора спасаться, госпожа!»
«Мы здесь и так уж спасены,
Дверной бронёй защищены.
Но глянь в окно, — она велит, —
Насколько Океан сердит,
Какой волною нам грозит?»
«О госпожа, бледны валы,
И небеса от пен белы,
А на волне честной народ
Взлетает — и ко дну идёт».
«Иди ко мне, навею сон.
А Океан… уснёт и он,
Моими чарами смирён».
Но вновь взывает он, дрожа:
«Пора спасаться, госпожа!»
«Пойди к окну, — она велит, —
Что Океана гнев сулит,
Какой волной теперь грозит?»
«О госпожа, вода темна,
Как вар кипящий смоляна.
А Океан… уснёт и он,
Моими чарами смирён».
Но вновь взывает он, дрожа:
«Пора спасаться, госпожа!»
«Пойди к окну, — она велит, —
Что Океана гнев сулит,
Какой волной теперь грозит?»
«О госпожа, вода темна,
Как вар кипящий смоляна.
Вздымает Океан полки,
Их волн оскалены клыки
Вонзиться в башню норовят…
Роняя белой пены яд,
Из тьмы чудовища встают,
Которых столь страшился люд.
Не видно неба, госпожа,
Чуть в звёздах теплится душа.
Где град стоял — там лоно вод,
И под водою звон плывёт
Часов на ратуше. Чу! — звук
Иной — то башня наша вдруг
Стон издала! Скорей очнись,
О госпожа, иль канем вниз!»
Кристабель Ла Мотт, «Город Ис»
Сами не свои от лихорадочного волнения, они сидели, замкнувшись, в каюте на «Принце Бретонском». Была ночь, слышалось ровное биение двигателей и, дальше, поверх них, всё обступающее, грузное стремительное колыхание моря. До этого, стоя на палубе рядом, но отдельно, словно боясь соприкоснуться, они смотрели, как сверкающие огни Портсмута уменьшаются и тают. А ещё раньше, в первое мгновение встречи в Лондоне, в порыве какого?то неясного чувства, они бросились друг к другу и обнялись. Теперь, расположившись опять?таки бок о бок, но отдельно, на нижней койке, они попивали из пластмассовых стаканчиков для чистки зубов беспошлинное виски, разводя его водою.
— Мы, наверно, сошли с ума, — сказал Роланд.
— Конечно. И к тому же совершаем гадкие поступки. Я, например, соврала Леоноре самым бессовестным образом. Хуже того, я украдкой слямзила у неё с конверта адрес Арианы Ле Минье. Я гадкая, под стать Собрайлу и Аспидсу. Все учёные слегка одержимы. Одержимость — вещь опасная. Я как с привязи сорвалась. Но ведь это настоящий кайф — дышать морским воздухом, и не толкаться ближайшие несколько недель в одной квартире с Леонорой…