Но письмо… письмо могло содержать сведения, которым цены нет! Мод, преуспевшая в «искусстве ловкого обмана» чуть больше, чем бедняжка Бланш, принялась переводить послание из Нанта нарочито скучным голосом, будто зачитывала самую банальную научную справку.
Уважаемая проф. Стерн!
Я являюсь французской исследовательницей женского литературного творчества в здешнем университете. Мне очень понравилась Ваша работа о структурах номинации у женщин?поэтов, и прежде всего у Кристабель Ла Мотт, которая представляет для меня особый интерес, так как она, будучи наполовину бретонкой, щедро черпает из источника бретонских мифов и легенд, создавая женский поэтический мир. Особенно хочу отметить, какими справедливыми и вдохновляющими представляются мне Ваши замечания, о сексуализации элементов ландшафта в «Фее Мелюзине».
Я слышала, что Вы собираете материалы, касающиеся феминистских аспектов жизни Ла Мотт. Мне в руки попали документы, которые, возможно, представляют для Вас интерес. Сейчас я занимаюсь исследованием творчества писательницы Сабины де Керкоз. При жизни она опубликовала крайне мало, лишь несколько стихотворений в 1860?е гг., включая сонеты в честь Жорж Санд, к чьим идеалам и образу жизни Сабина испытывала горячее восхищение. В моём распоряжении имеются четыре неопубликованных романа: «Ориона», «Орелия», «Мучения Женевьевы» и «Вторая Дауда». Последнее из этих сочинений я надеюсь в скором времени подготовить для печати и издать. Сюжет отчасти связан с той же легендой о затонувшем городе Ис, на которую опиралась в своей прекрасной поэме с одноимённым названием Кристабель Ла Мотт.
Возможно, Вы знаете, что мадемуазель де Керкоз приходилась, по линии бабки с отцовской стороны, родственницей Кристабель Ла Мотт. Однако вряд ли Вы знаете, что осенью 1859 г. Ла Мотт, по?видимому, гостила в семье Сабины в Фуэнане. Источником для данного предположения является письмо от Сабины де Керкоз к её кузине Соланж, которое я обнаружила среди бумаг. Эти бумаги, были некогда переданы на хранение в наш университет одним из потомков Сабины (которая — в смысле Сабина — в замужестве звалась мадам Кергаруэт, проживала в городке Парник и скончалась при родах в 1870 г.
Эти бумаги, были некогда переданы на хранение в наш университет одним из потомков Сабины (которая — в смысле Сабина — в замужестве звалась мадам Кергаруэт, проживала в городке Парник и скончалась при родах в 1870 г.); до меня бумагами никто не занимался. Я скопировала для Вас начало письма Сабины, надеюсь, оно Вас заинтересует. И, конечно же, я буду рада поделиться с Вами всеми дальнейшими информациями.
Моё почтение.
— Прошу прощения за корявый перевод, — проговорила Мод всё так же деланно безразлично. — Ну?с, посмотрим, что там пишет Сабина…
Ma chere petite cousine.
Наши долгие и скучные дни неожиданно — во всяком случае, неожиданно для меня — оказались оживлены приездом нашей английской родственницы, моей троюродной сестры, мисс Кристабель Ла Мотт. Мисс Ла Мотт — дочь известного Исидора Ла Мотта, который собирал французские мифы, а также бретонские народные легенды и поверья. Вообрази моё волнение: оказывается, что моя новая кузина Кристабель — поэтесса и опубликовала немало произведений — к сожалению, все они на английском, — и в Англии их весьма ценят. Она пересекла пролив Ла?Манш во время недавнего шторма, и потом ещё целые сутки их корабль принуждён был качаться на волнах за пределами гостеприимных стен гавани Сен?Мало, из?за ветра, яростно дувшего вспять от берега. Затем дороги к нам были почти непроезжими, будучи затоплены водой, и ветер буквально валил всех путешествующих с ног. Неудивительно, что она чувствует себя после всего этого плохо и большую часть времени пока проводит в постели. У неё в комнате есть свой очаг, но она, возможно, не представляет, какая это почесть и какое благо в нашем холодном, промозглом доме.
Кристабель мне понравилась, по первому впечатлению. Она мала и стройна, с очень бледным лицом (возможно, эта бледность — из?за морских злоключений) и крупными белыми зубами. В первый вечер она ужинала с нами и сказала всего несколько слов. Я сидела рядом с ней и шепнула, что мечтаю писать стихи. Она отвечала: «Этот путь не сулит счастья, та fille». Я на это возразила, что только когда я пишу, я чувствую смысл жизни. Тогда она сказала: «Если это действительно так — к счастью для тебя или к несчастью — никакими словами я не сумею тебя разубедить».
В тот вечер ветер завывал и завывал, всё на одной и той же жалобной ноте, без конца, так что тело и душа начинали жаждать хотя бы минутного затишья; это затишье наступило только перед рассветом, когда я проснулась, как мне показалось спросонья, от tohu?bohu — от переполоха, от напора звуков, — а на самом деле от внезапного затишья, которое прозвучало как шум. Моя новая кузина, кажется, вовсе не спала в эту ночь и, спустившись к завтраку, имела вид такой измождённый, что мой отец настоял, чтоб она отдыхала у себя в комнате и пила малиновый отвар.
Я забыла упомянуть, что с собою она привезла огромного волкодава, которого зовут, если я верно расслышала, «Пёс Трей». Это бедное животное тоже намучилось в шторм и теперь ни за что не хочет вылезать из?под столика в спальне мисс Ла Мотт, лежит и лежит там, положив морду на передние лапы. Кузина Кристабель говорит, что когда погода исправится, пёс сможет бегать в Броселиандском лесу, ибо лес — его естественное место обитания…