— Окажись письма у нас в Центре, нам бы охотно выделили средства…
— Мод, послушай…
— Джордж Бейли вёл себя со мной самым грубым образом. Со мной и с Леонорой…
— Он любит свою жену, — сказал Роланд. — И свой заповедный лес.
— Это верно, — вставил Тоби Бинг.
— Послушайте, — сказала Вэл, — не надо ссориться из?за того, чего мы пока ещё не имеем. Вернее, чего вы пока ещё не имеете. Давайте двигаться шаг за шагом. Для начала выпьем за Эвана, которого осенила юридическая мысль.
А потом вместе пораскинем умом, какой будет следующий шаг.
— У меня есть пара задумок, — сказал Эван. — Но их надо хорошенько проверить, покопаться в законах…
— Ты считаешь, я жадничаю, — сказала Мод Роланду, когда они очутились дома.
— Ничего я не считаю. С какой стати?
— Ты на меня смотришь с неодобрением.
— Это тебе кажется. Я не имею никакого права одобрять или не одобрять твои поступки.
— Ну вот, так и есть!.. Ты считаешь, мне не следует иметь дело с Эваном?
— Решай сама.
— Ну зачем ты так, Роланд…
— Понимаешь, это уже… почти не имеет ко мне отношения.
Действительно, он чувствовал себя на самой окраине её жизни. Её семья, её феминистские увлечения, её принадлежность к «благородному обществу», где она вращается так легко и красиво — всё это очерчивает вокруг неё круги, — и какой круг ни возьми, Роланд за его пределами. Он затеял это… как бы получше сказать?.. — это расследование — и потерял всё; зато в руки Мод попадут бесценные материалы, благодаря которым её жребий станет ещё счастливей: она сможет продолжать работу, изучать творчество Кристабель, уверенно глядя в будущее, у её Центра появятся деньги… А сам он только что поужинал за чужой счёт, у него никогда не было и не будет средств на дорогие рестораны… Особенно гадко, что приходится сидеть у Мод на шее…
Мод сказала:
— Ну почему же мы ссоримся, после всего, что у нас…
Он собирался возразить: это не ссора, — но тут зазвонил телефон. Мод взяла трубку. Женский голос, дрожащий, похоже, от большого волнения.
— Могу я поговорить с доктором Бейли?
— Я вас слушаю.
— Здравствуйте. Боже мой, Боже мой, надо собраться с мыслями. Я… я думала, звонить вам или нет… вы примете меня за сумасшедшую или за наглую, невоспитанную… но к кому мне обратиться, кроме вас… я сидела весь вечер, в голове ужасные мысли — я только сейчас поняла, который час, в это время звонить уже не принято… я потеряла чувство времени, простите… Может быть, я лучше перезвоню завтра, так будет правильнее… если только уже не будет слишком поздно… хотя вряд ли беда случится завтра , но всё равно случится на днях, если я, конечно, не ошиблась… я решилась вам позвонить, потому что вы тогда произвели на меня хорошее впечатление, мне показалось, вам искренне небезразлично …
— Извините, кто это говорит?!
— Боже мой, Боже мой. Я никогда никому первая не звоню. Я смертельно боюсь телефона. Это Беатриса Пуховер. Эллен Падуб в опасности! То есть не в опасности… но как это ещё сказать?.. Я звоню вам ради неё…
— Что такое, доктор Пуховер? Что случилось?
— Извините, пожалуйста, я говорю очень сумбурно. Сейчас, только немного успокоюсь. Я вам звонила раньше, но никто не отвечал. Я решила, вас вообще нет дома, а тут вы взяли трубку… я сразу растерялась, разволновалась. Вы меня простите?
— Всё в порядке. Говорите, не стесняйтесь.
— Мортимер Собрайл. Он у меня был — то есть не здесь, конечно, — я сейчас у себя дома в Мортлейке. Он был у меня на работе, в музее. Несколько раз. Читал разделы дневника… совершенно определённые разделы …
— Раздел о визите Бланш?
— Нет?нет. О похоронах Рандольфа! А сегодня привёл с собой молодого Гильдебранда Падуба — правда, он не совсем молодой, скорее старый, а уж толстый, это точно, но в любом случае — моложе лорда Падуба. Вы, может быть не знаете, но Гильдебранд после смерти лорда Падуба — я хочу сказать, в случае смерти — становится наследником.
Вы, может быть не знаете, но Гильдебранд после смерти лорда Падуба — я хочу сказать, в случае смерти — становится наследником. Лорд Падуб теперь совсем плох, так сказал Джеймс Аспидс. Вот и на мои письма не отвечает… я вообще?то ему пишу редко, нет необходимости… но когда пишу, не отвечает…
— Доктор Пуховер…
— Перехожу к делу. Но я вас точно ни от чего не отрываю? Может, я лучше завтра?
— Да. То есть нет! Не надо завтра, говорите сейчас. Я прямо сгораю от любопытства.
— Я подслушала их разговор. Они думали, я ушла, а я тихонько сидела за перегородкой. Доктор Бейли, я совершенно уверена, что профессор Собрайл намеревается потревожить — в прямом смысле! — прах Падуба и его жены. Вместе с Гильдебрандом он хочет раскопать могилу Рандольфа и Эллен в Ходершэлле! Решил выяснить, что спрятано в ларце.
— В каком ларце?
Беатриса со вздохами и придыханиями многословно поведала историю похорон поэта и под конец сказала:
— Собрайл давно, уж много лет, твердит, что надо извлечь этот ларец. Но лорд Падуб не даёт своего согласия. В любом случае для нарушения захоронения надо иметь ещё и епископскую грамоту, никакой епископ её не даст. Но он, Собрайл, заявляет, что у Гильдебранда есть моральное право на этот ларец, и у него самого тоже есть — право! — поскольку он, видите ли, так много сделал для Рандольфа Падуба… Вы представляете, что он сказал? Я запомнила слово в слово: «Давайте поступим, как те отважные воры, которые взяли картину Моне «Впечатление. Восход солнца». Возьмём, а уж потом будем решать, что делать с сокровищем…» Представляете, каков?..