Она безумно жаждет прикоснуться
К нему хотя б на миг, к его ручонке.
Ты в темноте — вот этак — подползи к ней,
Упри на миг ей локоток в колено,
Тронь пальчиками щёку — (ведь не зря же
Рука твоя нежна, как в перевязках!)
Что? Вред?.. Какой? Одна лишь будет польза
Для Веры для её; и хитрость наша
Невинная, коль укрепляет Веру,
Полезна тож. На, прядь волос возьми?ка,
У горничной отрезана и цветом
Совсем как та, что от бедняжки сына.
Ты в темноте подбрось ей эту прядку
В ладони страждущие — будет Благом
То для неё и Счастьем столь великим,
Что мы с тобою словно бы под солнцем
Окажемся и ждёт нас процветанье,
Подарки… А её — надежда вечна…
[92]
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Вэл была на трибуне ипподрома в Нью?Маркете. Она смотрела на пустую дорожку, напрягала слух — когда же послышится стук копыт? Вдалеке вдруг возникло облачко пыли, вырос дробный гул — и хлынула в глаза потоком лоснистая конская стать, яркий шёлк жокейских нарядов, — и наконец, совсем уж крупно, мелькнули бешено перед самой трибуной — гнедой, серый, каштановый, опять гнедой… надо же, всё долгое ожидание ради одного этого мгновения, бурного, почти нестерпимого… И сразу разрядка напряжения; прекрасные звери, в потёках пота, раздувая ноздри, пляшут на месте; а люди радуются, поздравляют друг друга или досадливо разводят руками.
— Кто пришёл первый? — спросила она Эвана Макинтайра. — Так быстро, я ничего не поняла. Но я честно кричала вместе со всеми!
— Мы первые, — ответил Эван. — То есть он, наш Ревербератор. Сегодня ему не было равных.
Вэл порывисто обняла Эвана за шею.
— Будем праздновать, — сказал Эван. — Двадцать пять к одному, неплохо. Мы знали, он не подкачает.
— Я тоже на него поставила, — радостно проговорила Вэл, — на выигрыш. Я ещё поставила немного на Дикарку, и на выигрыш и на проигрыш, мне имя понравилось. А на Ревербератора — на чистый выигрыш!
— Вот видишь, — улыбнулся Эван, — как мы развеяли твою грусть?тоску. Нет ничего полезней азартной игры и активного образа жизни…
— Ты мне не рассказывал, что на скачках так красиво.
Стоял погожий, по?настоящему английский день, в какие солнце светит, но не слепит, и по самой границе видимости завивается лёгкая дымка — такою дымкой был теперь подёрнут почти незримый конец дорожки, где вываживали после забега лошадей.
Вэл представляла до сегодняшнего дня, что на ипподроме должно быть гадко, должно пахнуть пивом, окурками (как в тех забегаловках, куда отец, бывало, затаскивал её в детстве, чтобы сделать ставки) — и ещё почему?то опилками, и мужской мочой…
Но оказалось, здесь чистый воздух, и всё исполнено радости жизни, и зелёная трава — по траве ходят, пляшут эти восхитительные создания!.
.
— Не знаю, здесь ли остальная компания, — сказал Эван. — Пойдём поищем?
Эван был одним из четырёх коллективных владельцев Ревербератора: двое юристов и двое биржевых маклеров имели каждый свою долю в этом жеребце.
Эван и Вэл длинным обходным путём прошли к загону победителя: конь, рыже?гнедой с белыми чулками в тёмных струйках пота, ещё перепыхивал, дрожал под попоной, и весь курился паром, который смешивался с дымкой. Как восхитительно от него пахнет, подумала Вэл, — сеном, здоровьем, мышечной работой — работой рьяной, но свободной и ненатужной. Она подошла чуть ближе, вдыхая этот запах, — жеребец дёрнул головою и тихонько храпнул…
Эван между тем перемолвился словом с жокеем и тренером и вернулся к Вэл, но не один, а с другим молодым человеком, и тут же его представил: Тоби Бинг, один из совладельцев. Тоби Бинг был тоньше Эвана в кости; у него, несмотря на молодость, было очень мало волос на голове: лишь над ушами кудрявилась небольшая русая поросль, а выше начиналась розовая лысина, напоминавшая тонзуру. Одет он был в брюки для верховой езды и повседневный твидовый пиджак, из?под которого, впрочем, посверкивал весьма щегольской, переливчатый жилет. Веснушчатое лицо Тоби Бинга время от времени как?то бессвязно озарялось улыбкой, должно быть, от приятных мыслей о выигрыше.
— Сегодня я угощаю ужином, — сказал он Эвану.
— Нет, это я угощаю! Или по крайней мере давайте тяпнем шампанского, прямо сейчас, на вечер у меня другие планы.
Втроём, исполненные довольства, они неспешно направились в буфет, взяли шампанское, копчёную сёмгу, салат из омара. Вэл при всём желании не могла припомнить, когда она последний раз делала что?нибудь вот так, просто ради удовольствия, если, конечно, не считать банального похода в кино или в паб.
Она взглянула на программку бегов:
— Клички у лошадей умопомрачительные. Дикарка, дочь Диккенса и Аркадиной. Приятно, что кто?то читал чеховскую «Чайку».
— Мы люди грамотные, — сказал Эван, — что бы ни говорили разные барышни. Взять хотя бы нашего Ревербератора. Отец у него Джеймс Бонд, а матушка Супердрель — кому?то из нас пришло в голову, что от дрели возникает реверберация, и был ещё такой писатель американский Генри Джеймс, у него есть рассказ или повесть «Ревербератор» . Имя лошади должно быть связано с обоими родителями.
— Поэтика лошадиных имён, — произнесла Вэл, объятая бледно?золотым огнём шампанского и благорасположением.
— Вэл увлекается литературой, — находчиво объяснил Эван, решив, что можно представить интерес Вэл к литературе как самостоятельный, не упоминая Роланда.