— Что это вас так заворожило?
— Свет. Огонь. Посмотрите, какой световой эффект. Как будто весь свод пещеры объят пламенем.
Мод сказала:
— Она это видела! Я уверена на сто процентов. Обратите внимание, в «Мелюзине» написано:
Стихии три сложились, чтоб создать
Четвёртую.
Свет солнца через воздух —
И ясеневых сеянцев отважных
Ватагу, что вцеплялись в крутизну, —
Прокинулся мозаичным узором
На глянец вод: и тронулась вода
Рябою чешуёй, как бок змеиный,
Под нею свет продолжился мерцаньем
Как бы колец кольчужных; а вверху
Вода и свет совместно сотворили
На серых стенах и на сводах влажных
Пещеры сей — вид странного огня —
Ползущих светлых языков, лизавших
Гранитный каждый выступ, щели каждой
И каждой грубой грани придавая
Заместо тени светлых провожатых —
Причудливые нити, клинья, ромбы
И формы белые иные — из того
Огня, что не сжигал, не грел, ни пищи
Земной не требовал, себя возобновляя
На хладном камне. Создан был из света
И камня, водопадом возбуждён был,
Вверх с живостью внушённою стремился —
Огня холодного источник…
— Она была с ним здесь! — воскликнула Мод.
— Это не научное доказательство. Не выгляни солнце в подходящий момент, я бы ничего не увидел. Хотя лично меня увиденное убедило.
— Я прочла его стихи. «Аск — Эмбле». Стихи хорошие. Нет ощущения разговора с самим собой. Он действительно разговаривает с ней — с Эмблой?Ивой — с Кристабель или… Большая часть любовной поэзии замкнута сама на себя. Мне понравились эти послания к Иве.
— Я рад, что вам понравилось в Падубе хоть что?то.
— Я пыталась вообразить его. Вернее, их. Они, должно быть, пребывали в состоянии… страсти. Я прошлой ночью размышляла о том, что вы сказали об отношении нашего поколения к сексу. Мол, мы усматриваем его везде. Тут вы правы. Мы всё знаем, мы слишком много знаем. Нам, например, известно, что у человека нет целостного личностного начала, что любая личность — это сложная система конфликтующих составляющих… мы в это уверовали как в данность. Мы осознаём, что нами движет желание . Но мы не можем посмотреть на желание их глазами. Мы никогда не произносим слово «Любовь» — в самом понятии нам чудится некое сомнительное идейное построение — особенно нас настораживает Любовь, как её понимали в эпоху романтизма. От нас требуется огромное усилие — усилие воображения — чтобы понять, как они чувствовали себя тогда здесь… вместе… как верили в Любовь… в себя… в значимость своих любовных поступков…
— Да?да, я вас понял. Помните, у Кристабель в «Мелюзине» сказано: «Как мал, как безопасен наш мирок, / Но за его окном летает Тайна». У меня такое ощущение, что с Тайной мы тоже разделались. И желание, в которое мы всматриваемся так пристально, от этого пристального разглядывания довольно странно преображается…
— Это вы верно подметили.
— Иногда у меня возникает чувство, — продолжал Роланд, тщательно подбирая слова, — что лучше всего было бы оказаться вообще без желания. Когда я смотрю на себя как на единую личность…
— А можно ли ставить вопрос о единой личности?..
— …Когда я смотрю на свою жизнь — как она сложилась — я вдруг понимаю, что хотел бы жить безо всего. Мне только нужна пустая, чистая постель. У меня в голове всё время всплывает этот образ: пустая, чистая постель в пустой, чистой комнате, где мне ни от кого ничего не надо, и никому от меня ничего не надо. Возможно, такие мысли возникают из?за моих личных обстоятельств. Но здесь есть и какая?то общая закономерность…
— Да, я понимаю. Нет, это не совсем честно было бы сказать — понимаю. Всё гораздо сильнее совпадает. Ведь я тоже думаю так же, когда остаюсь одна. Как хорошо было бы ничего не иметь.
Всё гораздо сильнее совпадает. Ведь я тоже думаю так же, когда остаюсь одна. Как хорошо было бы ничего не иметь. Как хорошо было бы ничего не желать. И тот же образ меня преследует — пустая белая кровать. В пустой комнате.
— Вот именно, белая.
— Полнейшее сходство, как видите.
— Удивительно… — пробормотал Роланд.
— Может, мы типичные представители целого племени учёных, теоретиков, измученных бесплодными умствованиями? А может, мы никакие не представители, а просто двое людей с одинаковыми чудачествами…
— Какая ирония судьбы — забраться в эту глушь — сидеть бок о бок на камнях, и всё ради того, чтобы сделать этакое важное открытие — друг о друге!
Обратно они шагали в соучаственном молчании, слушая пение птиц и шуршание ветра этой переменчивой погоды в кронах деревьев и по воде… За ужином они некоторое время прочёсывали «Мелюзину» в поисках ещё каких?нибудь йоркширских слов. Потом Роланд вдруг сказал:
— На туристской карте есть место под названием Лукавое Логово. Звучит презанятно. Я подумал, может, нам завтра взять на денёк отгул от них , выбраться из их сюжета — и приискать что?нибудь себе для души? Ни у Собрайла, ни в «Письмах Р. Г. Падуба» Лукавое Логово не упоминается — и слава Богу, — а то опять увязнешь в разных ассоциациях…
— А что, это мысль! Кажется, совсем распогодилось. Чувствуете, как тепло?
— Куда именно отправиться, не столь важно. Лишь бы найти что?то интересное само по себе, без всяких скрытых смыслов и подоплёк. Что?нибудь новое.
Найти что?то новое, решили они. День как нельзя более располагал к этому: стояла изумительная погода, золотою солнечной улыбкой улыбалась небесная лазурь, создавая настроение почти детского радостного ожидания чуда; в такие дни память удивительным образом укорачивается до удобных размеров дня нынешнего, мол, вот оно всё какое, а значит, таким и было, а значит, таким и будет. Подходящий денёк для похода по новым местам.