— «Питайся яблоками, о Любовь, пока твоя пора…»
— Что?что? — не понял Эван.
— Это Роберт Грейвз. Обожаю его стихи. Они меня… воспламеняют.
— И как же там дальше? — спросил Эван с интересом. Он дважды заставил её прочитать всё стихотворение, потом сказал: — Да, это очень хорошо. — И повторил особенно запомнившиеся строчки:
Питайся яблоками, о Любовь, пока твоя пора,
Меж тьмой ходи и тьмой в сияющем пространстве,
Что уже чем могила, но отнюдь не столь покойно.
— Вот уж не думала… — Вэл замялась.
— Не думала, что преуспевающие юристы могут быть неравнодушны к стихам? — Эван усмехнулся. — Весьма упрощённое и вульгарное суждение, дорогая моя.
— Прости, пожалуйста. Лучше скажи… мне интересно… почему ты неравнодушен ко мне?
— Мы хорошая пара. Например, в постели.
— Да, но…
— Мы вообще хорошая пара. Не случайно же мы вместе. А ещё мне хотелось увидеть, как ты улыбаешься. Я подумал — прелестное лицо, но на нём почему?то застыла гримаса разочарования — ещё немножко, и её будет не согнать…
— Значит, это всё из любви к ближнему? — с призвуком той Вэл, из Патни.
— Что за глупые слова.
Впрочем, он с детства был любитель чинить и спасать. То исправит сломанную модельку автомобиля, то поднимет чьего?нибудь упавшего змея, отремонтирует и снова запустит в небеса, то притащит домой бродячего котёнка…
— Знаешь, Эван, я не умею… не умею быть счастливой. Я и тебе жизнь попорчу.
— Всё зависит от меня. То есть не только от тебя. Питайся яблоками, о любовь, пока твоя пора…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Помеха возникла, или, вернее сказать, вмешательство произошло на берегу Бэ?де?Трепассэ, Бухты Перешедших Порог, в один из тех дней, когда переменчивая бретонская погода вдруг решает рассияться. Стоя среди песчаных дюн, Роланд и Мод глядели в море: пологие волны неспешно накатывали с просторов Атлантики; золотисто?янтарные нити света то здесь, то там пронизывали, оживляли сероватую зелень вод. Воздух был тёпел, точно парное молоко, и пах солью, и нагретым песком, и ещё, отдалённо?остро, какой?то сухопутной растительностью: вереском? можжевельником? сосновой хвоей?..
— Интересно, без своего названия, эта бухта тоже была бы волшебной и зловещей? — спросила Мод. — Она кажется такой солнечной, невинной…
— Знай ты про опасные течения, будь ты моряком, ты бы её поостереглась, — отозвался Роланд.
— В романе «Зелёный луч» говорится, что имя этой бухты происходит от бретонского «boe an aon» , или бухта ручья . Со временем оно исказилось и превратилось в «bое an anaon» , бухта страждущих душ . Ещё там упоминается: именно в этих топких низинах у речного устья, по историческому преданию, располагался город Ис. Trepasses, перешедшие порог, прошедшее, прошлое… Имена копят в себе смыслы. Мы ведь приехали сюда из?за имени…
Роланд коснулся её руки, и пальцы Мод бережно и крепко обхватили его ладонь.
Скрытые складкой дюны, стояли они и вдруг услышали как из?за следующего песчаного холма донёсся странный голос, громкий и нездешний, словно голос птицы перелетевшей через океан:
— Где?то вон там, за прибоем, наверно, и находится то место, которое я всю жизнь мечтала повидать! Остров Сэн, дивный плавучий остров, где жили девять ужасных девственниц! Их в честь острова так и прозвали — сэны, или сены.
Мы ведь приехали сюда из?за имени…
Роланд коснулся её руки, и пальцы Мод бережно и крепко обхватили его ладонь.
Скрытые складкой дюны, стояли они и вдруг услышали как из?за следующего песчаного холма донёсся странный голос, громкий и нездешний, словно голос птицы перелетевшей через океан:
— Где?то вон там, за прибоем, наверно, и находится то место, которое я всю жизнь мечтала повидать! Остров Сэн, дивный плавучий остров, где жили девять ужасных девственниц! Их в честь острова так и прозвали — сэны, или сены. Само по себе это словечко, Sein — совершенно убойное по своей многозначности и ассоциативности. Прежде всего, оно свидетельствует о единой божественной природе женского тела — у французов sein означает и грудь, и лоно, то есть женские половые органы. Отсюда развились другие значения — рыболовная сеть и наполненный ветром парус. Ну ещё бы, ведь эти дамочки с острова Сэн умели управлять бурями, и заманивали моряков в сети сладким пением, как сирены… А ещё они возвели погребальное святилище в честь опочивших друидов — это был дольмен, то есть сооружение в форме ещё одного женского органа! — и покуда они его возводили, у них действовали разного рода табу: нельзя касаться земли, нельзя, чтоб камни падали на землю — земля их может осквернить, или, наоборот, они могут осквернить священную землю, я уж точно не помню, я только помню — когда собираешь ягоды омелы, нельзя наступать на землю, это точно. Считается, что королева Дауда, властительница города Ис, была дочерью одной из тех волшебниц с острова Сэн. Когда город Ис затонул, она осталась в нём королевой, но превратилась в Мари?Моргану — сирену, или русалку, и пением своим завлекала мужчин в пучину морскую. Дауда — такой же прекрасный обломок эпохи матриархата, как и её родительницы с плавучего острова. Кстати, вы читали поэму Кристабель «Город Ис»?