— Может быть, сэр Джордж что?нибудь предпримет?
— Может быть.
— Я не знаю, что со мной будет, когда я вернусь.
— Я не знаю, что со мной будет, когда я вернусь. У меня ведь нет никакой приличной работы — дают несколько преподавательских часов из милости да небольшую сдельщину — подготовка текста в издании Падуба. Я полностью завишу от Аспидса. А он мне знай сочиняет унылые характеристики, в которых я предстаю ещё более заурядным, чем я есть на самом деле. И высказать ему всего этого я не могу. Наши с вами разыскания ещё больше усложняют дело, трудно удержаться в старых рамках. И потом ещё есть Вэл…
Мод смотрела не на Роланда, а на яблоко, которое нарезала острым ножиком на дольки: тоненькие полумесяцы с ярким зелёным ободком кожицы, с белой твёрдою плотью и сияющими тёмно?коричневыми семечками.
— А что у вас с Вэл?
— Я вам никогда про неё не рассказывал. Может, к лучшему. И зря, наверное, я сейчас стал жаловаться. Я живу с Вэл с первого курса университета. Она основной добытчик. Например, даже здесь я частично на её деньги. Она берёт разные халтуры, подработки, устраивается на время секретаршей — ей не нравится эта работа, но она всё равно её делает. Так что я ей очень многим обязан…
— Понимаю…
— Но совместная жизнь у нас всё равно не клеится. Сам не знаю почему. По какой?то причине… помните, я вам говорил… меня преследует образ белой постели…
Мод разложила яблочные полумесяцы изящным веером на бумажной тарелке и протянула Роланду.
— Я вас понимаю. У меня нечто похожее… было с Фергусом Вулффом. Вы, наверное, знаете… про наш роман.
— Да, слышал.
— От него, конечно?.. С Фергусом мне было очень плохо. Мы мучили друг друга, по?другому это не назовёшь. Я ненавижу… ненавижу шум, ненавижу всякие отвлечения. Вы вот давеча говорили… про анемону, про перчатки и про статью Леоноры, про Венерин грот. А я вспомнила про своё… как Фергус одно время повадился читать мне лекции о Penisneid. [57] Он из тех мужчин, что спорят по нарастающей, с каждой репликой повышая голос — ты ему робкое возражение, а он тут же в ответ что?нибудь ещё умнее, ещё громче. Он с утра пораньше цитировал Фрейда. «Анализ конечный и бесконечный», вставал очень рано. Встанет и начнёт гарцевать по квартире — нагишом — и выкрикивать длинные цитаты: «Никогда психоаналитика не охватывает сильнее подозрение, что он занимается пустым сотрясением воздуха, чем когда он пытается убедить женщину отказаться от желания обрести пенис». Я, кстати, не считаю, что он — в смысле Фрейд — прав, но так или иначе, в этих глупых воплях — приготовил бы лучше завтрак! — в этом разгуливании… все причиндалы напоказ… — было что?то абсолютно нелепое — я не могла работать в подобной обстановке. Да, так оно и было. Я… я постоянно чувствовала себя разбитой, подавленной. Наказание какое?то…
Роланд осторожно, искоса взглянул на Мод — совершенно ли она серьёзна, — она улыбалась, неловко, даже как?то свирепо, но улыбалась.
Роланд засмеялся. И Мод засмеялась. Роланд произнёс:
— Это ужасно утомительно. Когда в личных корыстных целях используют всё, даже высокие идеи.
— Давайте провозгласим, что целомудрие — новейшая volupte форма сладострастия!
— При условии, что человек предаётся ему добровольно и не навязывает этого другим. Скажите, пожалуйста… зачем вы всегда прячете волосы?
Мод потупилась — на мгновение он устрашился, не обидел ли её, но она ответила, с почти научной обстоятельностью:
— Это связано с Фергусом. И с цветом волос, конечно. Я раньше ходила с ультракороткой причёской, а?ля стриженая овца. Но и тогда от цвета были одни неприятности, никто не верит, что это мой настоящий цвет.
Но и тогда от цвета были одни неприятности, никто не верит, что это мой настоящий цвет. Однажды на меня ужасно расшипелись на одной феминистской конференции: мол, красит волосы, чтобы угодить самцам. Потом Фергус заявил, что мальчиковые причёски — уступка сильному полу — где мои женские принципы? — и вообще, говорит, ты похожа на лысый череп. Давай отращивай. Вот я и отрастила. Отрастила и спрятала.
— Напрасно. Вы должны выпустить их на волю.
— Это почему?
— Когда вы их прячете, вы только привлекаете лишнее внимание, все начинают мучиться вопросом, что там такое. Но главное… главное… — Роланд не находил слов.
— Ладно.
Мод развязала головную повязку. Косицы, казалось, состояли из овальных мерцающих камешков с цветными прожилками — так причудливо смешались в прядках оттенки жёлтого: ярко?жёлтого, как цветок чистотела, соломенно?жёлтого и серебристо?жёлтого, — и так блестели волосы от избытка стеснённой жизни. Роланд почувствовал, как его охватывает — нет, не желание, а некое смутное чувство, в котором, пожалуй, больше всего жалости, к этой груде волос — какие сложные, кропотливые воздействия им пришлось вытерпеть, чтобы создались эти повторяющиеся плетёные узоры. Если смежить веки и сквозь ресницы снова посмотреть на Мод, то её голова на фоне моря словно увенчана узловатыми рожками.
— Жизнь такая короткая, — сказал Роланд. — Они имеют право дышать.
Сердце его и вправду влеклось, к этим волосам, неведомому пленному созданию. Мод выдернула шпильку?другую, и волосы, всё ещё заплетённые, скользнули с макушки, повисли неуверенно вдоль шеи.