Чтобы в этом убедиться, обратимся к одной приметной особенности книги — «говорящим» именам персонажей (именам, которые — плохо ли, хорошо ли — переданы в переводе). Ничего не говорят русскому читателю разве что фамилии двух героинь, и героинь вовсе не второстепенных — Кристабель Ла Мотт и Мод Бейли. Пожалуй, Ла Мотт ещё может вызвать ассоциации с немецким романтиком, поэтом и писателем Фридрихом де ла Мотт Фуке, чья повесть «Ундина» известна в России во многом благодаря стихотворному переводу В.А. Жуковского (Ундина — Мелюзина — водная стихия, из которой словно вышла Кристабель и персонажи её произведений…). Ундины упоминаются в книге не раз, но дело не только в них. В английском языке слова motte и bailey сведены вместе в сочетании motte?and?bailey castle, обозначающем одно из самых ранних европейских фортификационных сооружений, которое стало известно в Англии после Норманнского завоевания. Оно представляло собой насыпной курган (motte), окружённый рвом. На вершине кургана располагался деревянный палисад со сторожевой башней и арсеналом. Другой палисад (bailey) окружал курган и ров и таким образом представлял собой внешний рубеж обороны. Позднее палисад на вершине холма был заменён башней, с течением времени превратившейся в донжон более знакомого нам (хотя бы по картинам и фотографиям) средневекового замка. Итак, motte, bailey и донжон разделяют территорию крепости на три пространства, три концентрических кольца. (Заметим мимоходом, что А. Байетт, рассыпая в романе не только загадки, но и ключи к ним, заставляет Кристабель упомянуть motte?and?bailey defences в последнем, так и не прочитанном Рандольфом Генри Падубом письме.)
Завязка романа: молодой литературовед Роланд Митчелл обнаруживает черновики первого письма Падуба к Кристабель Ла Мотт в томике «Оснований новой науки» Джамбаттиста Вико. Тоже не случайная деталь. Она объясняет название и состав поэтического сборника Падуба «Боги, люди и герои»: уже само это заглавие напоминает о концепции итальянского философа, рассматривающего историю как чередование циклов, каждый из которых состоит из трёх эпох — божественной, героической и человеческой.
Однако не только в этом дело. Следует приглядеться к времени действия книги А. Байетт — лучше сказать, к временам действия. Современные исследователи, люди XX века, пытаются разобраться в перипетиях отношений двух поэтов XIX века, пытавшихся осмыслить в своих произведениях происходящее с ними и с человечеством, обращаясь к мифологическим образам Старшей и Младшей Эдды и бретонского фольклора. Другими словами, люди человеческой эпохи обращают взор на эпоху героев, обитателей которой манит эпоха богов. Оказывается, Роланд Митчелл и Мод Бейли, Рандольф Падуб и Кристабель Ла Мотт, эддические Аск и Эмбла суть персонажи одной и той же истории, разыгравшейся в разные эпохи.
Но замысел романа шире хорошо освоенной литературой темы «вечного возвращения». Вспомним про крепостное сооружение, давшее имена героиням книги. Случайно ли, что обитательница эпохи людей носит фамилию Бейли, а эпоха героев представлена поэтессой по фамилии Ла Мотт? Случайно ли, что посреди повествования, как бы разделяя его на две части, высится мощная башня — поэма «Рагнарёк, или Гибель богов» на сюжет, заимствованный из «Старшей Эдды»? Конечно же, не случайно. А. Байетт выражает историософские построения Вико в образе средневековой «фортеции». Каждый временной план романа, каждая из трёх любовных историй соотносится с одной из эпох в концепции Вико и одновременно с одним из трёх пространств норманнской крепости. А если привлечь сюда ещё и эддические мотивы, то можно вспомнить деление мира на крепость богов?асов Асгард (в буквальном переводе с древне?исландского «ограда асов»), Мидгард («среднее огороженное пространство», часть мира, обитаемая человеком) и Утгард, окраинную зону земли, где обитают демоны и великаны.
Вектор действия романа устремлён внутрь, в историю, к истоку всех вещей. Герои пытаются преодолеть возведённые временем и обстоятельствами рвы и палисады, прикоснуться к ушедшим вместе с ушедшей эпохой личностям, «услышать их голоса», как описывает это стремление Падуб. Они пускаются в путь, словно средневековые рыцари на поиски Грааля. Но путь у каждого свой. Впрочем, прежде чем коснуться этой темы, стоит вспомнить, кто же участники этих поисков, и поразмыслить, из какого жизненного и исторического материала созданы эти образы.
Один из главных героев романа — великий викторианский поэт Рандольф Генри Падуб (придуманный Антонией Байетт). В подлиннике его фамилия звучит как Ash. Слово многозначное, и все его значения обыгрываются и отыгрываются в романе. Ash — это и «пепел», и «ясень» — но здесь это не просто ясень, а Иггдрасиль, Мировое Древо, древо судьбы и жизни. Древо, соединяющее небо, землю и подземный миры. Ось мира — и ось романного действия. А. Байетт утверждает, что Падуб — образ собирательный, однако знатокам английской литературы творчество и многие факты биографии Падуба наверняка напомнили о реальном поэте викторианской эпохи, Роберте Браунинге (кстати, единственном крупном поэте того времени, ни разу не упоминаемом в романе!). Убедиться в справедливости этого отождествления легко: достаточно сравнить «драматические монологи» Падуба с поэмами Р. Браунинга. И сходство тут не просто жанровое. Цитируемая в романе поэма Падуба «Духами вожденны» о фокусах спириток, вводящих доверчивых людей в заблуждение, определённо напоминает поэму Браунинга «Мистер Сляк, «медиум»», отрывок из которой А. Байетт сделала эпиграфом к своему роману (совпадают даже мотивы, толкнувшие обоих поэтов на создание этих произведений: браунинговский «Сляк» — своего рода сатирический ответ на увлечение жены поэта, Элизабет Барретт Браунинг, спиритическими исследованиями). Поэма о Лазаре «Deja?vu, или Явление Грядущего», о которой так много говорится в романе -несомненный парафраз поэмы Браунинга «Послание арабского врача Каршиша, содержащее описание странного медицинского явления», где история воскрешения Лазаря показана глазами случайно оказавшегося на месте событий араба.