— Ценные сведения. Надо почитать.
— А зачем тебе это?
— Нашёл упоминание у Рандольфа Падуба. Ну, Рандольф Падуб чего только не упоминал. Что смеёшься?
— А я ведь стал специалистом по Кристабель Ла Мотт не по своей воле. Есть на свете два человека — две женщины, — которым известно о Кристабель всё, что только можно знать. Одна — профессор Леонора Стерн из Таллахасси. Другая — Мод Бейли из Линкольнского университета. Я с ними познакомился в Париже, на той конференции по текстуальности и сексуальности. Помнишь, я как?то ездил? Мужчин они, по?моему, терпеть не могут. Но у меня с Мод?громовержицей получился?таки непродолжительный романчик. Сперва в Париже, потом здесь.
Он умолк и, задумавшись, нахмурился. Хотел что?то добавить, открыл было рот, но передумал. Помолчав, всё?таки продолжил:
— Она — Мод — руководит у себя в Линкольне Женским информационным центром.
Там сколько угодно неопубликованных рукописей Кристабель. Так что если тебе нужно что?то из ряда вон выходящее, обратись туда.
— Может, и правда обратиться? Спасибо. А что она за человек, эта Мод Бейли? Она меня не съест?
— Она мужчин не ест, она их замораживает, — выпалил Фергус тоном, не поддающимся никакой интерпретации.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Стеклянная башня
Из терний змеится
Не терем нарядный,
Не дом голубицы.
По дебрям иглистым
Злой свист ветерка.
Глядь — в чёрном окне
Белеет рука.
И слышит прохожий
Зов дряхлоголосый:
«Рапунцель, Рапунцель,
Спусти свои косы».
И струи златые
С тревожною дрожью
Сбегают, сверкая,
По башне к подножью.
Горбунья по косам
Взбирается хватко.
Как страждет в когтях её
Каждая прядка!
И смотрит прохожий
Угрюмее ночи:
Снести эту пытку
И вчуже нет мочи.
Кристабель Ла Мотт
Уже подъезжая к Линкольну, Роланд с досадой думал, что напрасно поехал поездом, а не автобусом. Автобусом было бы хоть и дольше, зато дешевле, но доктор Бейли открыткой коротко известила Роланда, что ей удобнее встретить его, если он отправится поездом, прибывающим в Линкольн в полдень: им ещё предстоит добираться до университета, а это за городом. Впрочем, в поезде можно было почитать, что ещё писали о Кристабель Ла Мотт. В библиотеке колледжа Роланд отыскал две книги. Одна — тоненькая, по?дамски изящная — была написана ещё в 1947 году и озаглавлена «Белая постель», по названию стихотворения Ла Мотт. Другая — толстый том феминистских статей, в основном американских авторов, изданный в 1977?м: «Себя, себя отдать. Ла Мотт и её стратегия укромности».
В первой книге, написанной Вероникой Хонитон, имелся краткий биографический очерк. Кристабель приходилась внучкой Жану?Батисту и Эмилии Ла Мотт, которые переселились в Англию из Франции, спасаясь от Террора 1793 года. На родину они не вернулись даже после падения Бонапарта. Исидор родился в 1801 году, учился в Кембридже, пописывал стихи, но в конце концов посвятил себя истории и собиранию мифов, причём
в этом качестве испытал сильное влияние немецких фольклористов и исследователей источников библейских текстов, не изменяя, однако, своему христианскому мистицизму бретонского закала. Его мать, Эмилия, была старшей сестрой Рауля де Керкоза — республиканца, историка антиклерикального толка, также увлекавшегося собиранием фольклора; де Керкоз жил во Франции, в фамильной усадьбе Кернемет. В 1823 году Исидор женился на мисс Арабелле Гамперт, дочери Руперта Гамперта, каноника собора Св. Павла. Прочная религиозность матери во многом определила степенный уклад жизни, который окружал Кристабель в детстве. У супругов родились две дочери: в 1830 г. София, впоследствии вышедшая за сэра Джорджа Бейли, владельца поместья Сил?Клоус в Линкольнширской низине, в 1825 году — Кристабель, которая жила у родителей до 1853 года, когда её незамужняя тётка Антуанетта де Керкоз оставила ей небольшое состояние и Кристабель, покинув родительский дом, переехала в Ричмонд в графстве Суррей. Вместе с ней поселилась её подруга — девушка, с которой она познакомилась на лекции Рескина.
Мисс Бланш Перстчетт, как и Кристабель, была человеком художественных устремлений: она писала маслом масштабные живописные полотна, ни одно из которых до нас не дошло, и работала в технике деревянной гравюры. В этой технике ею мастерски выполнены полные загадочных образов иллюстрации к прелестным, хотя и несколько гнетущим «Сказкам для простодушных» и «Сказкам, рассказанным в ноябре» Кристабель Ла Мотт и к её же сборнику духовной лирики «Молитвослов». Считается, что именно мисс Перстчетт убедила Кристабель взяться за сочинение «Феи Мелюзины» — грандиозной, непростой для понимания эпической поэмы по мотивам старинного предания о волшебнице, полуженщине?полузмее.
Считается, что именно мисс Перстчетт убедила Кристабель взяться за сочинение «Феи Мелюзины» — грандиозной, непростой для понимания эпической поэмы по мотивам старинного предания о волшебнице, полуженщине?полузмее. Каждая складка в словесной толще поэмы представляет собой богатейшую рудоносную жилу. В период влияния прерафаэлитской эстетики поэма вызывала восхищение многих критиков, в том числе Суинберна, сравнившего её со «смирным мускулистым змеем, у которого столько мощи и яда, сколько никогда ещё не выходило из?под пера женщины, но повествование лишено напора, отчего на память приходит другой змей — с хвостом в собственной пасти: так Кольридж описывал Воображение». Сегодня поэма предана забвению как лишённая литературных достоинств. Негромкую, но прочную литературную славу принесла Кристабель её сдержанная изящная лирика, в которой сказались тонкость чувств, слегка меланхолический характер поэтессы и её болезненная, но стойкая религиозность.