— Не будем думать о времени .
— Как не думать, раз мы достигли фаустовского предела желаний? Каждому мгновенью мы говорим: «Verweile doch, du bist so schon».[61] И если мы сей же миг не падаем в тартар, то ведь всё равно — «Не замерли светила, время мчится. / Пробьют часы, и дьявол долг возьмёт».[62] Нам остаётся лишь печалиться о каждой проходящей минуте…
— Печаль истощает душу.
— «Но разве истощение по?своему не прекрасно? Представьте, человек умирает, не от какой?нибудь болезни, а лишь от чрезвычайной устали… от того, что делает одно и то же, вновь и вновь».
[63]
— Я никогда не устану от тебя… от нашей…
— Человеческое тело бренно, усталь неизбежна. К счастью. Этой неизбежности лучше покориться. Можно заключить с ней тайный сговор. Можно даже с ней поиграть. Не зря же сказано:
Коль солнца нам остановить не суждено,
Пускай по воле нашей движется оно.
[64]
Вот поэт, которому я отдала бы моё сердце. Не будь оно уже вручено Джорджу Герберту. И Рандольфу Генри Падубу.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
ФЕЯ МЕЛЮЗИНА
Вступление
Кто фея Мелюзина такова?
Гласит молва, что ночью воздух чёрный
Вкруг укреплений замковых забьётся
Под крыльями червицы, чей упругий
Хвост кожистою плетью рассечёт
На части небо, в клубы тьму сбивая,
И яростно взовьётся вновь и вновь
На волнах ветра вопль утраты, боли
И, ветра стоном отозвавшись, смолкнет.
Молва гласит, что к графам Лузиньян
В их смертный час является созданье,
В ком есть змея, и королева есть,
Под траурной вуалью и в короне,
И вместе с графом знаменье творит,
С Царём Небесным мир обресть желая,
Но прочь бежит при Имени Его,
Навек от Благодати отреченна.
Старуха?няня молвит: в замке том
Спят мальчики невинные, обнявши
Во сне друг друга, не пуская холод
В свои сердца; и полночью глухою
Рука вдруг тихо полог развлечёт
И груди к ним тяжёлые придвинет.
И в странном, сладком сне они сосут,
Но с молоком слеза к ним в рот точится.
И сладкое, солёное питьё
Тепло и вместе грусть рождает в сердце.
Они боятся и желают вновь
Сей сон узреть, и сильными взрастают.
Как мал, как безопасен наш мирок,
Но за его окном летает Тайна;
Она то пропоёт в стенанье ветра,
То промелькнёт в движенье водокрута,
Иль о себе напомнит, как рука
Ребёнка, что волчок вращает смело.
На каменной стене — её зубов
Незримых след. В лесу она змеится,
Объединяя смерть корней с рожденьем,
В одно тканьё сплетая ствол и ветвь,
Узор из листьев пёстрых вышивая,
Что краше, чем всё ближе их кончина.
Неведомые Силы — в жизни нашей.
Меж льдов сочится молоко китовье.
От глаз к глазам текут флюиды те же,
Что полюса связуют; нас друг с другом
Сближает магнетизм, и с Небесами.
Цветок моллюска бегает на ножке.
Намытые волною, слой за слоем
Диковинные вырастают дюны,
Из панцирей рачковых, из песчинок —
Вот динозавр, вот мамонт, вот опять
Они в летучий прах волной разбиты…
—
Старинный сочинитель Жан д’Арас,
Нам в поученье и к Господней славе,
Так сообщает: «Во псалме Давида
Суд Божий назван бездною великой.
Поистине, ни стенок и ни дна
Та бездна не имеет, в ней вертится
Душа, не находя себе опоры,
И разум наш, постичь того не в силах,
Объемлется туманом». Сей монах
Смиренно заключает, что не должно
Нам разум применять, где тот бессилен.
Разумный человек — д’Арас так пишет —
Пусть в Аристотеля слова поверит,
Что мир содержит зримых и незримых
Созданий; говорит Апостол Павел,
Что первые незримые созданья —
Свидетели всесилия Творцова —
Умам, пытливым даже, недоступны,
Лишь в книгах мудрецов порой открыты
Их проявленья тем, кто знанья жаждет.
Есть в воздухе, отважный молвит мних,
Созданья, существа, что нам невнятны,
Но всемогущи в мире их подвижном,
Порой пересекающие путь
Земной людей; то Фейри или Фаты,
О коих Парацельс сказал, что были
Они когда?то Ангелы, теперь же,
Не прокляты и не благословенны,
Меж грешною землёй и золотыми
Небесными вратами, что закрыты
Для них, обречены они скитанью,
Не слуги зла, но воздуха лишь духи.
Есть в воздухе, отважный молвит мних,
Созданья, существа, что нам невнятны,
Но всемогущи в мире их подвижном,
Порой пересекающие путь
Земной людей; то Фейри или Фаты,
О коих Парацельс сказал, что были
Они когда?то Ангелы, теперь же,
Не прокляты и не благословенны,
Меж грешною землёй и золотыми
Небесными вратами, что закрыты
Для них, обречены они скитанью,
Не слуги зла, но воздуха лишь духи.
Закон Господний землю пронизал,
Как ось, что обладает этим Шаром
По воле Божьей, или (коль сменить
Метафору) Закон — как сеть, что держит
Земное вещество от исторженья
Вовне, куда и ум ступить не может,
Где в пустоте Отчаянье и Ужас
Лишь грезятся.
Но кто ж тогда мечтой
Смущает нас, кто волю ослабляет
И заглянуть велит в миры иные?
Не сестры ль Страха, изгнанные Богом,
Из воздуха проникли в сновиденья?
Чины выходят Ангелов из Врат,
В серебряных и золотых уборах:
Сиянья, Силы, Власти и Престолы, —
Они, мечты проворней, суть орудья
Его Закона, Милости Его.
Но кто ж тогда, непрям в своих скитаньях,
В мгновенье ока собственным капризом
То взмоет вверх по лестнице воздушной,
То в сладострастном ужасе опять
В расселину нырнёт меж тучей грозной
И облаком пресветлым? Кто же те,
Чьи слишком мягки руки, чтобы цепью
Закона укрощать моря и земли,
Огонь и лёд, и плоть, и кровь, и время?