Я, кажется, начал догадываться, о чем намерен рассказать своим зачарованным слушателям этот грамотей в рясе. Правда, Фемы (так назывались подобные суды) были так же далеки от описываемого идеала, как духовенство от духового оркестра.
— …Суды эти, — понизив голос до громкого шепота, вещал брат Жан, — вершили свои дела тайно, сверяя решения не с богатством и знатностью подсудимого, а лишь с кодексом законов великого короля Карла, благословленных его братом — папой римским Львом ЙЙЙ. Никто не может укрыться от этого праведного суда, будь он последний подпасок или же сам император!
— Так уж и император! — недоверчиво протянул кто?то из присутствующих.
— Никто! — значительно подняв указательный палец, подтвердил святой отец. — Фрайграф, вершащий суд, поручает двум своим шефенам вручить вызов на суд лично обвиняемому или же кому?то из его ближайших родственников. И мало кто посмел ослушаться этого вызова. Те же дерзкие, кто все же пренебрег властью этого суда, понесли суровую кару за свое ослушание. Их захватывали врасплох и с завязанными глазами приводили на судилище. Обвинение, подтвержденное клятвой трех шефенов, не допускает уже никакого оправдания со стороны обвиняемого. Их приговор всегда гласит одно — смерть! — монах обвел пронзительным взглядом потрясенно молчавших слушателей и продолжал: — Тех же, кто пробует отсидеться за стенами своих замков, уповая на силу оружия, находят либо удавленными веревкой в собственной постели, либо повешенными… И только кинжал, воткнутый рядом, показывает, чьих рук это дело.
В полнейшей тишине послышался сдавленный тоненький всхлип. Спасенная «ведьма», дрожа как осиновый лист, словно за ней уже гналась дюжина шефенов, испуганно смотрела во все глаза на рассказчика, ставшего вдруг необычайно суровым.
— Иди?ка, Орин, спать! Что это ты, брат Жан, рассказываешь на ночь такие страшные сказки? — с некоторой укоризной глядя на своего друга, поспешил разрядить обстановку Лис. — Ну?ну, успокойся, дитя! Тебе действительно пора спать. Я думаю, на сегодняшний день тебе и без того достаточно страхов.
Напуганная Орин поднялась и, робко поклонившись на прощание, удалилась в свою комнату, сопровождаемая могучей Мадлен, на фоне которой она смотрелась совсем крохой.
— Да не слушай ты этих трепачей! — донеслись до нас утешения доброй хозяйки. — Для тебя?то это все внове, а я здесь такого наслушалась… Они же все выдумывают!
— И брат Жан? — недоверчиво и, как мне показалось, с обидой в голосе спросила Орин.
— Не знаю уж, чей он там брат, а только одно тебе скажу: мужикам верить нельзя!
За столом послышались добродушные смешки.
— Тише вы, оглашенные! — прикрикнула, оборачиваясь и грозя внушительным кулаком, хозяйка. — А то враз велю факела тушить!
— Эй, Ролло, — услышал я издевательский шепоток Бельруна. — Куда уставился9 Гляди, шею свернешь.
Жано, действительно все это время не сводивший восхищенно — телячьих глаз с дородной фигуры хозяйки «Серебряного стремени», густо покраснел и отвернулся к двери.
— А никто и не смотрит… — пробурчал он.
— Да?а… — со вздохом протянул один из трех крестьян, сидевших на дальнем конце стола, видимо, местных. — У нас таких законов не дождешься… Вон, в прошлом году неурожай был, все на корню высохло, так хлеб в нашем монастыре по сто су за сетье продавали. А еще святые отцы! На них ни суда, ни закона!
— Э?эх! Что хотят, то и творят! — продолжал сокрушаться крестьянин. — Иной раз и не поймешь, кто прожорливее — священники или сеньоры… Вас?то я в виду не имею, — поспешно начал оправдываться поселянин. — По вас сразу видать, что вы человек добрый и благочестивый. Сейчас такие монахи — редкость, нынче каждый норовит урвать себе побольше.
— Я видел в Провансе священнослужителей, добровольно отказывающихся от богатых одежд и золота и ведущих праведный образ жизни, посвящая себя добрым делам и истинному служению Господу, — вмешался в разговор купец.
Крестьяне недоверчиво переглянулись между собой, решая, воспринимать это как очередную дорожную байку или же запомнить для себя на всякий случай.
— Они именуют себя катарами, то есть «чистыми», — продолжал купец. — Чудные они люди, я вам скажу. Тварей земных у них вообще запрещено убивать. Посему питаются они одними злаками и рыбой, ходят в рубище, босиком, проповедуют слово Божье и к день гам не прикасаются.
За столом кто?то громко фыркнул.
— Чудно ты говоришь, почтеннейший! — недоверчиво произнес второй крестьянин. — Где ж это такое слыхано, чтоб монахи не грабили, не обжирались и не распутничали!
Все захохотали, дивясь купеческой небьшице.
— Он говорит правду! Не смейте! — неожиданно громко крикнул Люка и грохнул кулаком по столу. От неожиданности все замолчали, недоуменно уставившись на разгневанного циркача. — Все это истинная правда Не смейте злословить о святых людях .
— Это ваш? — тихо спросил меня Лис. Я кивнул — Капитан, ты делаешь успехи. Компания катара — это как раз то, что нужно для конспирации.
Эжени, внезапно побледневшая, вскочила со своего места и, ухватив своего любимого за руку, потянула его из?за стола.
— Люка, у меня разболелась голова! Я очень устала. Пойдем! Простите нас, господа!