— Все, господа! Лоскутов больше нет! Расходитесь! Мы закрываемся!
Попав наконец в отель, я был атакован двумя раскрасневшимися от радости подругами, которые наперебой начали демонстрировать свои новые наряды. Я старался выглядеть галантным и веселым, наговорил Лауре и Инельгердис кучу комплиментов, однако обе девушки сразу почувствовали мое тягостное настроение. Инельга велела подавать ужин и под каким?то предлогом тактично убралась из комнаты, оставив нас наедине.
— Что?то случилось, милый? — встревоженно спросила моя невеста.
— Да, — кивнул я. — Я передал письмо Филиппа Августа королеве…
— И что? — тревожась все больше, поинтересовалась Лаура — Катарина.
— Пока не знаю… — задумчиво произнес я, привлекая ее к себе и гладя по мягким кудрям. — Но нам как можно скорее надо ехать в Арагон.
— Завтра вечером дядя Раймунд устраивает празднества в нашу честь… — просительно глядя на меня снизу вверх, протянула принцесса. — Я так хочу поучаствовать в них…
— Да, — утвердительно кивнул я. — Конечно. Мне не хотелось участвовать в празднествах. Больше всего в эту минуту я желал схватить в охапку свое черноглазое сокровище и, вскочив в седло, мчаться, сломя голову, туда, где мы могли рассчитывать на от носительную безопасность, — в Барселону. Ибо из всех опасных хищников, встречающихся в природе, самыми опасными была и остается оскорбленная несчастная женщина. А Элеонора французская, кроме того, что являлась королевой, была, безусловно, незаурядной личностью. Но моей прекрасной принцессе так хотелось показать тулузцам новые платья…
Следующий день начался поздно. Поднявшись где?то около полудня, я узнал, что одно высочество, как истинная испанка, заявив, что во время сиесты просыпаться бессмысленно, валяется в постели, второе же, примерная дочь вестфольдского народа, с самого утра терроризирует торговца лоскутками и требует от него фехтовальных упражнений.
Посвятив весь остаток дня сборам, ввечеру мы, принаряженные и благоухающие, словно майская клумба, отправились во дворец Раймунда Тулузского.
Посвятив весь остаток дня сборам, ввечеру мы, принаряженные и благоухающие, словно майская клумба, отправились во дворец Раймунда Тулузского. Правда, мне стоило больших трудов уговорить Инельгердис не оставлять меня в сей трудный час.
— Не пойду я туда! Чего я там не видела! — упрямилась моя сестра.
— Ну, Инельга, мало ли… Там весело будет… Музыка, танцы, — неубедительно уговаривал я упрямого отпрыска рода Камдилов.
— Там этот придурок будет! — уже конкретнее выразилась моя сестричка, гневно сверкнув глазами. — Я не могу, когда он на меня так смотрит!
— Ну и что? — сочувственно кладя руку ей на плечо, спросил я.
— Я на местное рыцарство вообще без содрогания смотреть не могу. Но этикет есть этикет. К тому же кто?то, кажется, что?то говорил про благопристойность?
Двор графа Тулузского поражал великолепием и пышностью Куртуазные кавалеры, увешанные музыкальными инструментами, шарфиками и рукавами от платьев дам своего сердца, и сами дамы, томно вздыхавшие и закатывавшие глаза по малейшему поводу, заставляли меня с ностальгией вспоминать суровую простоту северных нравов.
— Прэлэстно, прэлэстно, — отбивался Лис от молодых дарований, сующих ему под нос свежесочиненные сирвенты и требующих одобрения. На левом фланге с мрачной безысходностью во взоре и рефлек?торно — дружелюбным оскалом держала оборону Инельга.
— Моя дама смотрела на меня с такой нежностью, — декламировал Пейрэ де Уэска, стоя в непосредственной близости от нашей группы, — что казалось, будто сам Бог улыбается мне. Один такой взор моей дамы, дслдя меня счастливейшим на свете, приносил мне больше радости, чем попечительнейшие заботы 400 ангелов, что пекутся о моем спасении.
При этом пылкий юноша старательно не смотрел на предмет своего обожания, что, как я понял, являлось высшим пилотажем в этом обществе. Комфортно здесь себя чувствовала одна принцесса: она танцевала, мило улыбалась рыцарям, в общем, веселилась от души. После роскошного ужина граф Раймунд Тулуз?ский громогласно объявил, что по случаю прибытия высоких гостей и «чудесного избавления своей племянницы из лютого плена» назначается состязание трубадуров. (Лис, записавшийся в свору выступающих под таинственным именем шевалье д'Эсхар, язвительно прокомментировал происходящее странным: «КСП»!)
Впрочем, меня на этом балу заинтересовало совсем другое. Граф Раймунд VI казался слишком весел, чтобы в самом деле быть таковым. Однако выяснить причину этого беспокойства я не успел.
Мы расселись полукругом на золоченых табуретах, кавалеры заняли свое место на мавританских подушечках у ног своих дам, и «зазвенели струны». Первые две песни я мужественно перенес, не подавая виду. Однако же, услышав от очередного исполнителя, что:
«Амор есть дух, влюбленный в красоту, Из ока в око скачет, а засим Бросается одним прыжком большим Из ока в душу, из души в пяту», я понял, что мой организм нуждается в отдыхе, и, зафиксировав на своем лице выражение доброжелательного внимания, прикрыл глаза рукой и задремал.
— Проснись, Вальдар! Фу, как неприлично! В конце концов, о тебе поют! — шептала Лаура, незаметно дергая меня за рукав. Я в ужасе открыл глаза. Прямо передо мной стоял собственной персоной Гарсьо де Риберак и, томно закатив глаза, выпевал историю о том, как мы втроем — он, я и немножечко Сэнди — вдребезги разнесли пиратское гнездо на острове Сен?Маргет.