— Да, ваша милость, — неуверенно отозвался мой собеседник. На его лбу выступили мелкие бисеринки пота. — А?а?а… Это не повредит престижу заведения?
— Не беспокойтесь. Максимум, что может быть, — этому джентльмену станет худо, и он вынужден будет переночевать в моем номере. Вы поняли? — Мэтр согласно наклонил голову и направился к стойке, рядом с которой виднелась дверь черного хода. Посидев еще немного за столом, я встал и сделал вид, что мне нужно срочно отлучиться из залы по делу, совершенно не терпящему отлагательств. Закрывая за собой дверь, ведущую на задний двор, я убедился, что здоровяк, следивший за нами, воровато оглянувшись по сторонам, направился вслед за мной.
«Не профессионал, — подумал я.
«Не профессионал, — подумал я. — Профи бы подождал, пока я буду возвращаться обратно».
Я встал у стены за дверью, сняв кожаный ремешок, в обычное время выполнявший на перевязи моего меча чисто декоративные функции. Через пару мгновений дверь скрипнула и в образовавшейся щели показалась лохматая голова моего преследователя. Голова начала тревожно озираться в поисках моей персоны. Не дав громиле насладиться в полной мере изысканным пейзажем заднего двора, я в ту же секунду схватил его за лохмы на макушке и что есть силы приложил незадачливого браво об каменную стену. Свет померк в его глазах, и из обмякшей правой руки со звоном выпал кривой абордажный кинжал. Я втащил его на задворки и услышал, как добросовестный мэтр Оливье задвигает засов на двери. С той ловкостью, с которой улыбающийся продавец в супермаркете упаковывает рождественский подарок, я отработанным движением увязал этого типа и с большим, признаться, трудом подтащил его тушу к сточной канаве, благодаря при этом Господа за свое слабое обоняние. Отпустив пленнику пару увесистых пощечин, я стал наблюдать, как он приходит в себя. Наемник дернул головой, тут же убедившись, что ременная петля, которой было схвачено его горло, не позволяет ему делать резких движений, тихо застонал и выругался сквозь зубы:
— О?о, дерьмо!
— Ты прав, как никогда, дружок! — отозвался я на его не очень приличную реплику. — Может, объяснишь, чего ради тебя понесло вслед за мной с этакой железякой в руке?
Поза с руками и ногами, туго стянутыми за спиной, позволяла моему собеседнику безболезненно разве что моргать. Поэтому, изобразив на лице крайнюю степень невинности и испуга, он захлопал глазами и начал гнусно канючить, давя на жалость:
— Не убивайте меня! Простите меня, господин рыцарь, я бедный человек, мне нужен был только ваш кошелек!
— Эту песню я знаю: папа умер, мама умер… Тебя что, мой кошелек еще в Англии заворожил, что ты сюда за ним притащился?! — бешено сверкая глазами и всем своим видом изображая озверевшего феодала, громыхнул я.
— Да не?ет, я из этих мест, благородный сеньор, — плаксиво заголосил нерчила, делая попытку порвать ремешок из кордовской кожи. — Я местный, семья голодает… — при этих словах петля нестерпимо впилась ему в горло так, что он побагровел.
— Прекрати дергаться, дурак! Сам себя удавишь! Местный, говоришь? Да ни один местный вор не будет воровать в этой гостинице! Единственный, который решился на это, умер страшной смертью: постарел за одну ночь лет на восемьдесят. Ты будешь вторым. Твоя смерть будет не менее ужасна: я утоплю тебя в нужнике, — я угрожающе отвел ногу, словно готовясь столкнуть наглеца в канаву. Ужас отразился на лице моего незадачливого преследователя.
— Нет! Не убивайте! Я сделаю все, что вы прикажете, милорд!
— Кто тебя послал, ублюдок? — тихим шипящим голосом спросил не на шутку перетрусившего громилу.
— Человек от короля! — несчастный затараторил так быстро, насколько позволяла ему петля, стягивающая шею. — Я был солдатом короля Джона. После разгрома при Гастингсе спас свою шкуру, укрылся с парой дружков в кустах. Месяца два жили грабежом, а потом, ближе к зиме, схватили нас — и в железную клетку. Дружки мои быстро ноги протянули, а я, видите, на свою беду, выжил. Приговорили меня к колесованию. Я уж приготовился Богу душу отдать, а за день до казни приходит ко мне какой?то человек в палаческом капюшоне и говорит: дескать, хочешь жить? Король тебя помилует, еще и денег даст, а моя, мол, вся работа — где?нибудь вашу милость втихую прирезать. Ну, я и согласился… Терять?то нечего.
— Как видишь, терять всегда есть что… Почему же именно тебя выбрали, чтобы мою милость укокошить? — задумчиво спросил я.
— А у меня память на лица всегда хорошая была.
— А у меня память на лица всегда хорошая была. Я тюремщику как?то рассказал, что видел, как милорда Вальдара Камдила под Гастингсом из стога вытаскивали. Он еще смеялся очень…
— Ладно, с тобой все ясно. Значит, так. Будешь делать, что я тебе говорю, — и жизнь свою глупую сохранишь, и деньги получишь. А нет, так и деньги тебе больше ни к чему.
— Конечно, конечно, милорд! Все сделаю! — с собачьей преданностью нервно зашептал парень. — Только не топите!
— Живи, — я сделал эффектную паузу. — Пока… До ночи здесь полежишь, подумаешь. Потом за тобой придут. Все понял?
— Понял… — уныло отозвался он.
— Ну тогда приятного отдыха, — я направился обратно к двери, подобрав по дороге оброненный наемником нож. Забарабанив в филенку условным стуком, я подождал, пока хозяин откроет дверь, и, положив руку ему на плечо, зашептал: