— Нет, это не оборотень, — поглядывая на меня со знанием дела и потирая пострадавшее ухо, произнес месье д'Орбиньяк. В этот момент волк, неуклюже пытавшийся оторваться от своих преследователей, наступил себе на хвост и упал.
— Это какой?то идиот, напяливший на себя волчью шкуру! Интересно, как ему это удалось, — Рейнар резко остановил возок и спрыгнул на землю. — Скорее, а то псы его растерзают! — Он вскочил в седло бежавшей рядом с нашим экипажем лошади.
— Сэнди, за мной!
Пастухи, спешившие к месту схватки, и мои друзья подоспели почти одновременно. Совместными усилиями им удалось оттащить разъяренных волкодавов. Мы с Лаурой тревожно пытались разглядеть происходившее у подножия холма.
— Все! — услышал я на канале мыслесвязи.
Совместными усилиями им удалось оттащить разъяренных волкодавов. Мы с Лаурой тревожно пытались разглядеть происходившее у подножия холма.
— Все! — услышал я на канале мыслесвязи. — Капитан, не боись, псов оттащили, он жив. Иди сюда, поможешь дотащить этого придурка до возка.
— О?о?о… Лоба! — стонал псевдоволк слабым и вполне человеческим голосом. Извлеченный из обрывков волчьей шкуры, он оказался довольно молодым человеком без видимых психических отклонений на лице. Собаки изрядно потрепали его: из глубоких ран на груди, боках… и так далее сочилась кровь.
— Лоба! Любовь моя! — стонал в полузабытьи раненый.
— Лоба… Это по?провансальски волчица, что ли? — автоматически перевел Рейнар. — Фу, зоофил какой?то! — он с отвращением взглянул на спасенного.
— Да нет, Лис, не преувеличивай, — осадил я фантазию своего друга. — Скорее всего это женское имя.
Как бы в подтверждение моих слов раненый застонал и разразился потоком маловразумительных сочетаний:
— О, Лоба! Майская Почка… Сад Пряностей… Сторожевая Башня Радости! О?о… Любовное Гнездо Сердца, Груз Счастья… Зернышко Сладкого Миндаля… — шептал он. Лис изумленно уставился на лицо молодого человека и пощупал его лоб.
— Бредит, бедняга…
— Нет, Лис, ты опять ошибаешься. Ты не знаешь нравов этой страны, — печально промолвил я. — Тебе еще предстоит узнать, что такое куртуазная поэзия…
Подоспевшая Лаура с полосами холстины захлопотала над несчастным, перевязывая его раны.
— О, какое счастье! — шептал он. — Каждая капля моей крови — это в твою честь, несравненная Лоба!
У Лауры?Катарины по щекам скатились две слезы умиления.
— Ах, как это прелестно! Вальдар, а ты мог бы вот так ради меня… — она осеклась и с испугом взглянула мне в глаза. — Впрочем, нет! Я никогда бы себе не простила, если бы с тобой что — нибудь случилось по моей вине, — серьезно добавила принцесса.
Лис посмотрел на меня с каким?то странным выражением и вопросительно кивнул на удаляющихся собак.
— А?!
— У?у… — отрицательно покачал головой я.
— Тогда поехали, — Рейнар занял место на передке фургона. — Ваше высочество, — поторопил он Лауру, — мы должны спешить. Здесь недалеко, близ Лангони, есть августинская обитель, там святые отцы помогут этому мученику любви, а то как бы его прекрасная дама не узнала о проделках своего пылкого воздыхателя из надписи на надгробном камне.
— А, Пьер Видаль! — поглядев в лицо искусанного бедняги, протянул брат?привратник. — Эй, Николя! — кивнул он юному послушнику, задумчиво ковырявшему пальцем в носу. — Беги к отцу Асуфию, скажи, что энц Видаль снова при смерти.
— А что, это с ним уже бывало? — задал я вопрос монаху.
— Конечно, — равнодушно ответил тот. — Прошлый раз, когда он влез ночью в спальню графики де Барраль и «похитил» у нее поцелуй, разгневанная дама велела гнать его из своих владений, что, вы думаете, сделал этот несчастный? Он взобрался на старую римскую колонну… здесь, знаете ли, по дороге на Родез еще осталось несколько… Так вот, Видаль три дня не ел, не пил, не спал, а лишь читал всем встречным стихи в честь своей прекрасной дамы.
— И что? — заинтересовался Лис похождениями своего коллеги.
Августинец индифферентно завершил:
— Что? К концу третьего дня ее светлость была вынуждена смилостивиться, иначе бедняга отдал бы Богу душу, да и крестьяне жаловались… Да разве все упомнишь… Одно слово — трубадур!
Это слово в его устах звучало как диагноз безнадежно больного.
Сдав спасенного нами пиита в заботливые и привычные руки отца Асуфия, я поинтересовался у привратника?августинца:
— Скажите, святой отец, есть ли при монастыре странноприимный дом? Мы очень устали с дороги.
— Конечно, — монах оживился. — Если господа изволят немного подождать, я спрошу у отца настоятеля соизволения предоставить вам кров. Надеюсь, вас не затруднит назвать свои имена?
— Нисколько, — вежливо ответил я.
Услышав наши титулы, привратник любезно кивнул и поспешил известить аббата о нашем прибытии. Спустя несколько минут он появился перед нами вновь и, поклонившись, произнес:
— Его преосвященство папский нунций отец Ар?нольдо и его преподобие отец?настоятель просят вас оказать им честь быть нашими гостями. Прошу вас, господа, следуйте за мной!
— А что, его преосвященство нынче здесь? — немного удивился я. — Я полагал, он в Нарбоне.
— Нет, отец Арнольдо сейчас находится в инспекционной поездке по монастырям, — пояснил священник. — В стране неспокойно… Катарская ересь, подобно проказе, распространилась повсюду… Вот, недели две тому назад в Кастре банда еретиков ворвалась в храм и, невзирая на увещевания служителей Господа, растащила все сокровища Божьего дома, а напоследок жестоко избила своего епископа! Да что там, по слухам, в Альби сейчас иметь тонзуру равносильно смертному приговору… — монах печально вздохнул. — Тяжелые времена настали. В простых людях совсем исчезло почтение к Господу и слугам его.