— О Господи! — мой друг воздел руки к ночному небу. — Когда ты все это успел? Меня не было что?то около двух недель. Даже меньше. Когда я уезжал, для того, чтобы оторвать тебя от ложа печали, нужно бьыо, рискуя жизнью, чуть ли не ползком…
— Лис, чего ты суетишься? Дела эти нам все равно делать придется. Так что дыши глубже. Итак, дело первое: сорвать переговоры между Францией и Империей.
— …А второе — насадить мусульманство в Исландии.
— Ты не прав, — я грустно вздохнул. — Но, в общем?то, это скорее мое личное дело.
— А Лаура? — Рейнар положил руку мне на плечо. — Капитан, твои личные дела с некоторых пор так сильно переплелись с делами службы, что я, например, не возьмусь определить, где кончаются одни и начинаются другие. Знаешь, что? Мы будем делать то, что почитаем должным, и, как говорится: «Бог, храня корабли, да помилует нас!» Пошли вьшьем. Нас, поди, уже заждались.
— …Ну, битие кнутом собак, проспавших вора, это дело обычное, — донеслось до нашего слуха, едва мы вновь очутились в доме гостеприимной Мадо. Угар радостной встречи уже спал, и теперь вся честная компания, включавшая в себя уже и приезжих циркачей, сидела вокруг стола, слушая рассказы Бельруна и ве селого, разбитного монашка в черной сутане бенедиктинца.
— Это кто? — шепотом осведомился я у вошедшего вместе со мной Рейнара.
— Брат Жан из Везеле, — ответил он. — Мы встретились с ним вчера в одной деревушке, жители которой, похоже, так и не сподобились придумать ей название. Веселый брат увещевал поселян, когда те вознамерились забить камнями свою молодую одно сельчанку за то, что та была красива.
— И что же?
Лис безмятежно почесал затылок и пояснил:
— Брат Жан доказывал им, что красота не есть несомненный признак дьявольского происхождения, а я подкреплял его слова вескими аргументами. По?моему, проповедь удалась на славу! — он расплылся в самодовольной улыбке. — Это нас очень сблизило, — закончил Рейнар, с приязнью оглядывая продолжавшего свое повествование монаха.
— …Однажды в Понтиньи мне довелось слышать о местном судье, который со всей суровостью, подобающей его положению, приговорил к повешению свинью… — за столом послышался дружный смех. Мы подошли поближе, ловя суть рассказа. Брат Жан, сохраняя полнейшую серьезность на лице, продолжал описывать курьезный случай:
— Вы зря смеетесь! Она совершила тягчайшее преступление, пожрав своих детей! — он состроил гневную и осуждающую физиономию. Честная компания вновь покатилась с хохоту.
— Правда, — помолчав, добавил святой отец, — насколько я могу судить, сам господин судья за свой век съел куда больше поросят! Но так уж, видно, повелось в миру: что сходит с рук пастырям, не прощается свиньям, — завершил под всеобщие смешки брат Жан.
— И что, несчастную свинку действительно повесили? — раздался мелодичный девичий голосок где?то из?за спины бенедиктинца. Совсем молоденькая девушка робко глядела огромными серыми глазами на собравшихся.
— Это та самая «ведьма», которую мы отбили… то есть отговорили в этой чертовой дыре, — шепнул мне Лис. — Ну не гады? На такую красоту руки свои грязные подняли. Поотбивал бы уродам их дурацкие головы, — он грустно вздохнул. — Святой отец отговорил.
Девушка действительно была несказанно хороша. Тонкое, бледное личико, обрамленное длинными черными волосами, на котором кротко светились каким?то внутренним светом глаза, создавало впечатление такой беззащитности, что это наводило на мысль, что это обман и дело без нечистого не обошлось. «Да уж, — подумал я, — немудрено, что односельчане ее хотели забить камнями…»
Монах между тем с нежностью посмотрел на свою подопечную, видимо, не зная, что сказать.
— Так ведь всегда так, барышня, — подал голос дородный купец в добротном, но уже изрядно пропыленном плаще. — Я уже почитай лет двадцать странствую, а никогда еще не видел, чтобы бедную тварь, будь то человек или свинья, когда?то миловали.
— Но ведь это несправедливо! — упрямо отозвалась она.
— Несправедливо? — горько ухмыльнулся Бель?рун.
— Несправедливо? — горько ухмыльнулся Бель?рун. — Почему несправедливо? Просто для тебя справедливо жить, а для того, кто наверху, справедливо жить за счет тебя… У всех разная справедливость! И чем ближе к трону сидишь, тем твоя справедливость справедливее.
— Так ведь испокон веков, — пробасил Ролло в наступившей вдруг тишине, — крестьянам кормить, монахам молить, рыцарям воевать, королю повелевать… Так Господь Бог устроил.
— Да ну?! — неподдельно удивился брат Жан. — Что?то я не припоминаю, чтобы Адам щеголял в золотой короне, а его дети гарцевали на украшенных драгоценными попонами жеребцах. Да и царь Давид вроде как был возвышен из пастухов..
Я молча слушал крамольные речи, раздававшиеся в таверне, понимая, что отчасти они есть прямое следствие недавно снятого интердикта и смутного времени, а отчасти…
— В древние времена, — продолжал монах, — славнейший из наших королей Карл Великий, которому доподлинно было известно, что есть истинная справедливость…
При этих словах мы с Лисом понимающе переглянулись, как древние авгуры.
— …Учредил настоящий суд. Такой, какому подобает ему быть на самом деле.