Она никогда не делилась своими рассуждениями с подругой. Известное дело: правда хорошо, а счастье лучше.
Преграда не преграда, но что?то возникло, о чем обе предпочитали не говорить, и если это «что?то» нельзя было устранить, то и задевать не следовало.
Единодушны были только в том, что Форсайты, несмотря ни на что, оставались общими, и при любой неловко повисшей паузе «Сага» стала палочкой?выручалочкой — обе мгновенно включались в разговор. Особенно теперь, после того как в свадебный подарочный конвертик Настя с Карлушкой вложили подписку на собрание сочинений Голсуорси, и Зинка с трепетом ждала следующего тома, продолжения «Саги».
После ужина настроение доцента Присухи изменилось. Так ведь это хорошо, думал он за вкусной папиросой, просто замечательно, что работу Кузнецовой прокатили! Живой интерес всей комиссии, интерес с виноватыми оговорками: «Дмитрий Иванович, так это ведь Ирэн жертва…», «Студентка ваша передергивает, но зато проделан глубокий анализ…», «Недопонимание замысла, при оригинальном подходе…». Право, все отзывы можно уложить в одну развесистую цитату; и вот этот интерес намного важнее, чем премия, если бы ее дали. Девчонка бы загордилась, почила на лаврах, а так она сотворит такой диплом, что… что небу жарко станет.
Что?то там зацепило, в первом отзыве. А, вот оно: Ирэн — жертва. У него это во второй главе, сейчас… Все же когда?нибудь надо это привести в порядок — не для публикации, а просто чтобы упорядочить, а то здесь черт ногу сломит. Вот; осталось только немножко дополнить.
У Айрин?Ирэн рождается сын, а у Сомса — дочь. Даже в этом Айрин «перефорсайтила» его, главного Собственника, неистово ждавшего сына. Неожиданно для всех — и главное, для самого себя — он становится отцом, столь же преданным своей дочери, как мальчик Айрин вырастает преданным сыном своей матери. Дочь Сомса унаследовала не только инстинкт, но и дар приобретения — настолько, что даже отец для нее в первую очередь собственность.
Дочь Сомса унаследовала не только инстинкт, но и дар приобретения — настолько, что даже отец для нее в первую очередь собственность. Именно она, юная Флер, становится единственной серьезной конкуренткой «дважды Форсайт» Айрин, полюбив ее сына. На страницы романа падает тень бессмертного Шекспира. Оживают Ромео и Джульетта, и оба носят фамилию Форсайт.
…Он писал быстро, не заботясь о разборчивости, хотя строчки вылетали из?под послушного пера четкими, как всегда, и только пепел, падавший из остывшей папиросы и сметаемый нетерпеливыми движениями, раскрашивал страницы серыми кометами.
Часы показывали пять. Стояла — как замерла навсегда — тишина, но это было обманчивое впечатление, магия «Саги». Сквозь очарование волшебного романа начали пробиваться симптомы бытия доцента Присухи: задумчиво капала вода из кухонного крана, дым резал глаза, по ногам тянуло холодом, на среднем пальце краснела натруженная впадинка от авторучки.
Пять часов. Хорошо, что завтра нет первой пары. Вернее, сегодня. Необходимо найти машинистку, цитаты впишу сам. Хороший кусок получился, но его надо, пожалуй, вынести в отдельную главу — или связать с той, большой, об Айрин. И в середине что?то не закончено… Однако на сегодня хватит. Можно продолжать, но ничего хорошего, он знал по опыту, не выйдет.
Ага, вот оно: сначала бодро, затем угрожающе что?то задрожало и завыло в трубах, как бывало иногда по ночам. Жалобным нытьем отозвался голодный желудок, неблагодарно забывший и сардины, и ветчину, и свежий батон, гармонично сочетавшийся с тем и другим. Дмитрий Иванович малодушно подумал, что осталась еще половина батона, но это чистое баловство — наедаться ночью. Или утром? Встал из?за стола, и сразу усталость навалилась, словно кто?то на спину запрыгнул, даже плечи заломило и налились свинцом ноги.
На тяжелых ногах подошел к постели (опять не поменял белье, а ведь хотел, хотел сегодня перестелить, вот и наволочку приготовил!), сбросил одежду — и заполз под одеяло, как в пещеру. Завтра сменю, черт с ней. А перепечатать просто необходимо — и выкидывать абзацы и целые страницы: чай, не Голсуорси.
20
Кончился учебный год. Началось лето, то есть свежий воздух, на котором мать была помешана: «Детям необходим свежий воздух». Это означало дачу на взморье, которую Таисии ежегодно предоставлял местком.
Свежий воздух был необходим самой Таисии. Зимнее нашествие неожиданной свекрови уже не казалось катастрофой — особенно теперь, когда подходил к концу май; катастрофой стало буйное пьянство мужа. В конечном итоге, болезнь и даже вторая группа инвалидности — не светопреставление, как выразилась бы Матрена, ее покойная бабка. Не то чтобы Володька не пил раньше; пил, но «знал меру», как степенно говорила Таечка раньше и как теперь сказать уже не могла.
От свекрови приходили письма, длинные и бестолковые, с неизбежными приветами от незнакомых родственников в конце. На эти письма, набитые беспомощными советами («мне еще сказали, хорошо столетник с медом и топленым салом, по одной столовой ложке натощак»), Таечка писала ответные письма, благо это было несложно, если ничего не отвечать на вопрос «как вы там, дорогие?», потому что сказать правду было невозможно.