— Роспись мне нужна, девушка, — она совала Насте растрепанную тетрадку, — вот тут.
Письмо было адресовано Ларисе, которая уже стояла у двери.
Настя ей кивнула и протянула конверт. Не от Лизы; а жалко. Она вернулась в комнату, но дверь закрыть не успела, потому что Лариса вскрикнула. Настя быстро обернулась. Свекровь протянула письмо.
Короткий машинописный текст извещал, что «ответственный квартиросъемщик» должен освободить занимаемую им и членами его семьи жилплощадь в трехмесячный срок со дня получения настоящего уведомления. По всем вопросам следовало обращаться в квартирный отдел горисполкома по адресу…
Следовал адрес.
Через три месяца можно ехать на Черное море.
Можно было ехать на Черное море — еще час назад можно было ехать, еще полчаса…
Гады.
— Гады, гады! Какие гады!
Она выкрикивала эти слова во весь голос, стоя в прихожей и ничего не видя перед собой, кроме разорванного конверта с горисполкомовским штампом.
— Гады!
Лариса, все еще стоявшая в застегнутом пальто, осторожно положила невестке руку на плечо: «Настенька, детка…», однако та резко стряхнула руку и продолжала выкрикивать свое «гады, гады!». Потом с ненавидящим прищуром смерила глазами свекровь и бросилась в комнату, так сильно хлопнув дверью, что Лариса в испуге прижала ладонь ко рту, боясь поверить, но безошибочно поняв, что слово относится и к ней тоже.
На следующий день в горисполкоме все разъяснилось. Ларису с Карлом принял начальник квартирного отдела, приветливый суетливый толстяк, часто поправлявший падающий на лоб зачес. Он вышел из?за стола и пожал обоим руки, потом усадил их и уселся сам.
После чего сообщил, что в том доме, где они живут, квартиры предоставляют только заслуженным творческим работникам и старым большевикам.
— Ваша семья ни к одной категории не относится; такого вот плана, — закончил толстяк и даже развел слегка руками, демонстрируя сожаление.
— Квартиру дали моему мужу, — взволнованно начала Лариса, и толстяк с готовностью закивал.
— Как же; конечно. Творческих деятелей стараемся обеспечивать. Создаем, так сказать, условия; такого плана. Республика высоко ценит заслуги писателя Лунканса, и я лично вам очень сочувствую в связи вашей потери. Однако вы сами понимаете, что…
Они должны были, вероятно, сами догадаться, что заслуженных творческих работников хоть отбавляй, и всем требуются квартиры, квартиры, квартиры.
Карлушка боялся, что мать заплачет: у нее подрагивали губы.
— Я понимаю, — он посмотрел на толстяка, — но здесь сказано: «в трехмесячный срок освободить». А куда нам деваться?
Чуть не вылетело: «Хоть мы не творческие работники».
— Вот с этого мы и начнем, — толстяк перестал скорбеть о «писателе Лункансе» и стал деловитым. — У нас в стране люди под мостами не ночуют. Или там на улицах, такого плана. Вам с матерью будет выделена жилплощадь из имеющегося фонда. Такого плана. Вы получите смотровой ордер, а полагается вам на двоих…
— Нас трое, — спокойно поправила Лариса.
Толстяк удивился:
— А кто третий?
— Моя жена, — ответил Карл.
Квартирный начальник озабоченно перелистал бумаги на столе, нашел, по?видимому, нужную, покивал и, пробежав глазами, начал объяснять, что «…согласно законодательству о порядке обеспечения жильем, в настоящее время на семью из троих человек полагается двадцать четыре квадратных метра жилой площади». Он пристукивал в такт карандашом по бумаге и повторял, с нарастающим раздражением, уже сказанное.
— Смотровой ордер дает вам право осмотреть будущую жилплощадь, после чего вы приносите его обратно в обмен на постоянный. Такого плана.
Карлушка заметил, что ни разу не было произнесено слово «квартира» — только «жилплощадь», однако последнее «такого плана» прозвучало с откровенно итоговой интонацией. Толстяк выжидательно смотрел на посетителей.
— Дело в том, — неожиданно заговорила Лариса, — что у нас две семьи.
Карл удивленно посмотрел на мать, а Лариса продолжала, спокойно и медленно:
— Я сама по себе, а мой сын с невесткой — молодая семья.
Толстяк насупился. Не глядя на Ларису, отбросил со лба прядь волос и быстро сказал:
— Это, знаете, не играет значения. Каждому положено по восемь квадратных метров, а что мы предоставляем вам трехмесячный срок, так вы успеете выбрать, потому что идем навстречу семье писателя республиканского значения; такого плана.
— Вот поэтому мы хотели бы получить два смотровых ордера, — негромко ответила Лариса.
— Один для меня, другой для молодых, — она кивнула на сына.
Прощался толстяк кисло. Обошлись без рукопожатия.
Как только вышли на улицу, Карлушка спросил:
— Мам, зачем ты говорила про отдельную семью? Откуда вообще ты все это знаешь?
Лариса «все это» знала от Анны Яновны, изрядно намыкавшейся в коммуналке, где кроме нее и сына с семьей жили еще четверо соседей. Не рассказывать же, что между Анной Яновной и невесткой большой любви и раньше не было, а теперь и подавно нет; что сын начал попивать, а на очередь никто их не ставил по причине тех самых имеющихся восьми метров на человека; что любые попытки обмена разбивались вдребезги, как только за высокими потолками и просторной комнатой с балконом вставали четверо соседей — чужие люди, чужие семьи…