Можно делать выписки из книг, например. Не ящик, конечно, но солидную стопку карточек он принес домой. Зачем?то начал было раскладывать на столе, как некогда бабка раскладывала пасьянс, однако вспомнил о телефоне и стал привычно крутить диск. Один гудок, второй, третий… Опять никого, тоже привычно подумал Карл, и в этот момент услышал торопливое: «Алло?».
Дверь открылась рывком, без бдительного вопроса «Кто там?», Карл едва успел отвести руку от звонка. В маленькой прихожей стояла невысокая женщина в темном тренировочном костюме, светлые волосы туго затянуты в хвостик на затылке.
— Простите, тут… Я собиралась уборкой заняться.
В кухонном проеме стояло ведро с торчавшей из него шваброй.
— Инга Антоновна? — начал он, но женщина поправила: «Инга», решительно отмахнувшись от «Антоновны».
Карлушка повторил сказанное по телефону и протянул конверт с карточками.
— И вы их сохранили?.. — недоверчиво спросила женщина.
Она бережно взяла тонкую стопку и держала обеими руками, словно боясь рассыпать.
— Хотите… хотите, я покажу вам картотеку?
Все карточки были аккуратными рядами уложены в две обувные коробки.
— Тут не все, конечно, — пояснила она, — я точно знаю, что было больше. Митя ничего не выбрасывал, даже старые черновики хранил. Здесь выписки по «Современной комедии», на английском.
Предложила кофе, и Карл не сумел отказаться.
Сидя за кухонным столом, он наблюдал за хозяйкой. Было ей — сколько, сорок пять, больше? Пятьдесят? Время пощадило женственную фигуру, как пощадило и не наложило морщины на живое лицо с живыми серыми глазами.
Сидя за кухонным столом, он наблюдал за хозяйкой. Было ей — сколько, сорок пять, больше? Пятьдесят? Время пощадило женственную фигуру, как пощадило и не наложило морщины на живое лицо с живыми серыми глазами.
Поставив чашки, женщина медленно помешивала изогнутой ложечкой в джезве и тихонько дула на пенку. У нее были выразительные губы, полные и яркие без помады.
— Тесно, как в курятнике, — сказала Инга. — Как раз для меня: терпеть не могу готовить. А вы были Митиным студентом?
Узнав, что — нет, не был, однако жена писала диплом у Присухи, она кивнула. Сделала глоток кофе, тут же вскочила, захлопала дверцами шкафчиков и села опять, положив на стол пачку сигарет. Закурила и сказала виновато:
— Вот у меня вечно так — ни печенья, ни… вообще ничего. Митю я всегда ругала за это, а сама теперь… Курите?
После паузы она снова заговорила, и Карл не сразу догадался, что это монолог, монолог очень одинокого человека. В окно лилось заходящее солнце, и щедрый широкий луч беспощадно высветил волосы — не белокурые, как ему показалось вначале, а седые. Тот же свет явил тонкие морщинки у глаз и усталые веки. Солнце услужливо фотографировало, и портрет, Карлушка знал, останется в памяти надолго. Он слушал торопливый, неровный рассказ, но, не будучи посвящен в жизнь покойного доцента, понимал далеко не все, поэтому сказанное запомнилось обрывочно, кусками, словно разбавленными полосами яркого света и сигаретным дымом.
…мы так и жили: несколько бутербродов — и вроде как поужинали.
…переживала страшно, но не хотела, чтобы Митя знал.
…в библиотеке работала. Хочешь, говорю, я на вечернее поступлю? Буду к тебе на лекции ходить. А он: да упаси Бог, Инга!
…потому что мне хотелось нормальную семью, понимаете? Чтобы готовить по кулинарной книжке, я купила даже; и чтобы ребенка… А какой женщине не хочется?
…потом все полетело, после той истории с КГБ, все. Митя в вечернюю школу устроился, это для него каторга была.
…я по ночам ждала, что меня арестуют, его тоже, и мы потеряемся. Они ведь по ночам все больше…
…потом управдом говорит: имущество забирайте, гражданочка, а то я квартиру опечатывать должен. А там имущества — картотека да рукопись, я уговорила подождать, чтобы книжки взять. Говорю с ним, а сама реву, тушь течет…
Карл осторожно спросил:
— Его… мужа вашего тогда… — как закончить, он не знал.
Инга погасила сигарету.
— Нет, не арестовали. Наверняка перетрясли квартиру, мы тогда уже не жили вместе. Сейчас подумать, из?за какой ерунды… Сама я виновата. Фыркнула, ножкой топнула: вот какая я гордая! Не гордая — глупая была. Потом все время казалось, что, если бы не развелись мы тогда, то и не было бы ничего. Так всегда, наверное, а в то время… Митю выкинули из университета, потому что он дал мне машинку, а я одолжила ее одной приятельнице. Так и не знаю толком, что на ней печатали.
Женщина усмехнулась.
— Это такая нелепость, такая чушь, вся эта возня! Понимаете, у него… у Мити коврик из?под ног выдернули, даже в научную библиотеку больше ходить не мог. Он шутил: пишу, говорил, наедине с Голсуорси. Только пил много. Как чувствовал: принес мне один экземпляр, беловой. Держи, говорит, у себя. Мало ли… А что «мало ли», не сказал. Да он и сам не знал.
Помолчала.
— Я держала рукопись на работе, в библиотеке. Ну, чтобы читать спокойно, днем?то нет никого, несколько пенсионеров сидят по углам. Не в столе держала, а в кладовке со старыми журналами, они давно списаны были.
— А потом, — она горько улыбнулась, — я часто думала: на что им сдался этот Голсуорси? Да Митя с тем же успехом мог бы Толстым заниматься! Это далеко отсюда, далеко от нашего времени! Может, они так шутили, им просто скучно было, как вы думаете?