Пока Настя наблюдала за доцентом Присухой, сам он составил определенное мнение о студентке Кузнецовой, в результате чего индифферентная вежливость сменилась вначале удивлением, а затем интересом.
Отводила взгляд от прачечных цифр и сосредоточивалась на беседе.
Пока Настя наблюдала за доцентом Присухой, сам он составил определенное мнение о студентке Кузнецовой, в результате чего индифферентная вежливость сменилась вначале удивлением, а затем интересом. Его интерес не имел никакого отношения к красноречивым намекам Настиных однокурсниц («присушила ты Присуху»), да Присуха и не знал об их перемигиваниях, зато видел, что Кузнецова работает вдумчиво и целенаправленно, и за это доцент прощал ее неуклюжий, беспомощный язык изложения, когда пишущий не думает на английском, а переводит с русского, нагромождая сложные периоды, которые довели бы автора «Саги» до ярости или гомерического хохота, случись ему таковые прочесть.
Дмитрий Иванович Присуха внимательно проверял тезисы работы и нещадно правил синтаксические конструкции, чтобы мысли, четкие и неожиданно зрелые, не проигрывали от способа их передачи. Что?что, а работать девица умеет, этого не отнять. Социальный аспект осенял своим могучим крылом курсовую работу и делал ее неуязвимой для придирок, что позволило студентке сделать жертвой общества потребления… Сомса! Собственника, которого кто только не клеймил, противопоставляя ему несчастную страдалицу Ирэн, читай Айрин.
В этом месте он так разволновался, что ослабил узел галстука, встал из?за стола и начал ходить по комнате. Интересно, сколько ей лет, Кузнецовой этой, что она с такой легкостью усвоила «правила игры», как он это называл, которые позволяют высказать и защитить столь крамольный тезис? В том?то и дело, что барышне лет двадцать или немногим больше, но дело, пожалуй, не в возрасте, а в привычной советскости мышления, коей он сам так до конца и не проникся. Да, кто?то из его университетских товарищей сумел?таки осоветиться , другие молча приняли правила игры, открывавшие дорогу к докторским диссертациям и кафедрам в Москве и Ленинграде.
Успехи друзей повергали Присуху в задумчивость, в результате чего появилась кандидатская диссертация, которая и сделала его доцентом Присухой. Тему выбрал безопасную: «Внутренний монолог как важнейшее изобразительное средство в творчестве Голсуорси», ибо в начале 50?х тот же «социальный аспект», например, не был еще такой удобной ширмой, а правила игры менялись часто и непредсказуемо. Диссертацию написал легко, однако защитился не скоро; одну за другой опубликовал несколько изящных статей с академически скучными названиями, а после защиты считался уже специалистом по Голсуорси и вел семинар. Доцент Присуха отлично понимал, что большего едва ли достигнет и в профессорско?преподавательском составе навсегда останется во второй его части, после дефиса.
В течение многих лет он был настолько поглощен «Сагой о Форсайтах» — книгой и своей работой над ней, — что невнимательно и безболезненно пережил два брака (к счастью, бездетных) и соответственно два развода. Наступившая одинокая жизнь его не тяготила: университетская столовая и гастроном неподалеку от дома оставляли желать лучшего, а прачечная находилась в двух кварталах. Возникающий время от времени естественный дискомфорт отвлекал от работы, мешал сконцентрироваться; в такие дни Присуха вспоминал слова друга юности: «Не чурайся добрых женщин, Митенька» — и не чурался. Дамы с кафедры английского языка и литературы проявляли к нему некоторый интерес, особенно когда он выходил из супружеского периода и вступал в междубрачный, но интерес этот угасал на корню, не будучи поддержан объектом. Романы со студентками, даже пылкими поклонницами «Саги о Форсайтах», Дмитрий Иванович считал дурным вкусом и никогда не заводил. О второй жене Присуха вспоминал довольно часто: она хорошо печатала на машинке, и после развода ему пришлось осваивать трудоемкое искусство самостоятельно: ждала работа — научный труд, который никогда, он это понимал, не будет опубликован, даже если правила игры станут совсем либеральными; разве что сменится сама игра .
А пока все это не имело ни названия, ни библиографического указателя, без коего никакой научный труд немыслим. Однако, если бы автор вознамерился как?то его назвать, то написал бы на титульном листе… а черт его знает, что бы он написал. Рано об этом думать; ближе к концу работа сама подскажет название, равно как и подзаголовок.
В этой работе — единственно ценной, по мнению Присухи, из всего им написанного, — с кристальной четкостью доказывается, что средоточием и воплощением «форсайтизма» является не кто иной, как… Айрин, она же Ирэн в русском переводе.
Ирэн становится членом клана Форсайтов не по кровному родству, а выйдя замуж за Сомса, человека расчетливого и цепкого, к тому же не только нелюбимого — вызывающего у нее почти гадливость. Сомс помнит свое очередное сватовство: «Схватив ее руку, он прижался к ней губами повыше кисти. Ирэн содрогнулась — до сих пор он не мог забыть ни той дрожи, ни того неудержимого отвращения, которое было в ее глазах.