Ни до глубины, ни до собственно нефти, впрочем, не дошло, потому что Олегу предложили остаться на кафедре, в результате чего лиричный кедровый пожиратель остался предоставленным своей судьбе. Ольга, в свою очередь, хоть и защитила диплом по совсем не дамской теме: «Новые технические средства нефтяной геологоразведки Тюмени», обнаружила, что ехать в Тюмень нет ни малейшей необходимости, если нефтеразведка ведется в родном море — том самом, на берегу которого она в детстве строила замки из песка.
Они с Олегом вместе готовились сдавать кандидатский минимум, в конце дня встречались в центре города, а потом вместе ехали домой, в уютный деревянный дом на другом берегу реки.
И совсем недавно на их спокойную и заполненную жизнь обрушилась неожиданная проблема.
Мать получила новую квартиру, и теперь предстояло решить, что делать с этой, старой, о которой домоуправление терпеливо напоминало уже два раза, присылая открытки на бабушкин адрес. Откуда, кстати, они его раздобыли? Не иначе как мать оставила, съехав в свою тьмутаракань. Посоветоваться не с кем — друзья поднимут на смех: нам бы ваши неприятности…
Олег знал, что у нее в детстве были связаны с тем домом неприятные воспоминания, и не торопил с решением — торопило домоуправление, грозя передать необитаемую квартиру в ведение исполкома. А что решать? Надо было искать обмен.
Оба понимали, что Олежкина квартира, уютный шалаш их нынешнего рая, перестанет быть раем, как только появится ребенок, не говоря о том, что двухкомнатная квартира вдвое лучше однокомнатной. Дали объявление. Ольга уплатила задолженность за квартиру, электричество и газ и не то что забыла, а перестала думать об этом, благо хватало других забот, да и езда к бабушке занимала почти час в один конец.
Сегодня утром, выходя из дому, она услышала телефонный звонок. Вернулась — вдруг бабушка? Трубка ответила мужским голосом: «Я звоню по вашему объявлению». Краткий разговор закончился тем, что договорились встретиться «сразу после семи» на квартире.
Храбрая это была мысль или шальная, выяснится потом, но Ольга знала: только так, без подготовки, она могла сюда вернуться. Лучше бы с Олежкой, конечно, но куда там: ему сегодня дали машинное время, и после работы он помчится в вычислительный центр считать статистику по своим шелкопрядам. Ольга не стала даже морочить ему голову неожиданным звонком. Сколько будет еще этих звонков и сколько раз придется, хочешь не хочешь, здесь появляться; обмен дело непростое.
Сколько будет еще этих звонков и сколько раз придется, хочешь не хочешь, здесь появляться; обмен дело непростое.
Это только говорится: «без подготовки». На самом деле в квартиру она все еще не зашла, хотя приехала за час до назначенного времени и весь этот час не знала, куда себя деть. Получив в домоуправлении ключ, кружила по знакомым улицам, механически отмечая, что поменялось. Бакалейный магазин остался на месте, только стал называться «ГАСТРОНОМ». В сквере поставили новенькие скамейки. Будка сапожника на углу исчезла и, судя по всему, давно, зато на пустыре, прямо рядом с домом, вырос зеленый ларек с вывеской «ПРИЕМ СТЕКЛОТАРЫ», в данный момент закрытый.
Где ты был, «ПРИЕМ СТЕКЛОТАРЫ», когда мне надо было банки сдавать…
По улице теперь ходили троллейбусы, и у самого входа в транспортное управление находилась остановка, где сейчас зябла кучка людей.
Вокруг этого здания раньше был крохотный уютный парк, где росли старые каштаны, жасмин и стояли две или три скамейки; может, стоят и сейчас, но все это скрывает глухой забор без малейших признаков калитки. Правда, в феврале не очень?то посидишь на скамейке, особенно если с неба сыплется не снег и не дождь, а какая?то влажная труха.
И совсем уже некстати вспомнила, что был февраль, когда она в последний раз выходила из этого дома, в окнах кое?где загорался свет, а девочка?подросток быстро шла по улице, чуть запрокинув голову и прикрывая лицо рукой в варежке. Ольга смотрела на эту девочку из сегодняшнего вечера, словно с противоположного тротуара, но в памяти навсегда отпечаталась вязаная белая звездочка на голубой варежке.
Горький, ненужный кусок памяти — целая ячейка, куда можно было бы уложить что?то полезное… Не лучше ли поэтому, вместо того чтобы топтаться по мокрому асфальту, а потом пялиться на доску с фамилиями, открыть «Материализм и эмпириокритицизм» и заполнить эту ячейку в ожидании незнакомца?
Оставался пустяк: войти.
Ключ повернулся с негромким щелчком, и дверь открылась в затхлую темноту.
При включенном свете прихожая выглядела довольно просторной: здесь больше не стоял массивный шкаф, под которым когда?то хранилась нелегальная литература — «Мужчина и женщина», «Нива» и старинный Лермонтов — постоянное лекарство от ее детских ангин. Неужели мать забрала книги с собой?
Первым делом она везде зажгла свет.
Мебель, которую она помнила, вывезли или выбросили; оставленные предметы нельзя было, не покривив душой, назвать иначе как рухлядью. В комнате валялась ободранная табуретка о трех ногах, стояла тумбочка с отломанной дверцей, а на кухне — некогда голубой, а теперь обшарпанный до полной потери цвета буфет, с катушкой из?под ниток вместо одной ручки. По?прежнему стояли две плиты, дровяная и газовая, в комнате — зеленая кафельная печка, а на стене все так же, как и полжизни назад, темнело пятно сырости, похожее на двугорбого верблюда. Когда сильно топили, горбы светлели: верблюд худел; потом они вырастали снова, краска шелушилась и сыпалась, но пятно никогда не исчезало.