— Я звоню из автомата, — торопливо продолжал Олег, — и «двушки» кончились. Так что решай быстро: есть билет на «Таганку», сегодня в семь тридцать. «Гамлет».
Олька чуть не задохнулась. «Таганка» приехала на гастроли, все только об этом и говорили. В центре висели афиши, с которых смотрел Высоцкий. Никаких шансов попасть на спектакль не было. Отказаться — дурой быть.
— Иду!
В семь она была у театра — вернее, на подступах к нему, потому что толпа плотно забила прилежащие улочки. Вертя головой во все стороны, Олька не заметила, откуда появился Олег, и вздрогнула, когда он крепко взял ее за локоть: «Привет». Вид у него был отнюдь не театральный — джинсы и свитер, худое лицо с бородкой окружено просторным воротником: не то Шекспир, не то Сервантес. Улыбнулся: «Держись крепко, а то потеряешься», — и начал винтом просверливать толпу, не отпуская Олькиной руки.
Внутри у входа стояли два билетера.
— Держи. После спектакля я тебя встречу.
— А ты?..
— А у меня билета нет, — развел руками. — Только для тебя добыл. Но ты мне потом расскажешь, ладно?
Олька громко расхохоталась. Расхохоталась в первый раз, несмотря на свое траурное настроение, на отчаяние, незаживший ожог и боль. Ты предлагаешь свою жизнь человеку, который пожал плечами и пошел с кем?то целоваться на скамейке, а другой, не обременяя своей жизнью, отдал тебе билет на «Гамлета». Олька хохотала до слез. Их обходили, кто?то толкал, билетеры посматривали настороженно, только Олег Черняк улыбался.
Опомнившись, мотнула головой:
— Нет, слушай… Я так не согласна.
— Расскажешь, расскажешь своими словами, — непререкаемо повторил он и подтолкнул ее ко входу.
Люди напирали сзади, и Ольку буквально внесло в зал.
Свет еще не начал гаснуть, как в проходе между креслами появился Олег и начал делать ей какие?то знаки. Задевая колени сидящих, она торопливо подошла.
— Быстрее! На твое место сядет вот этот парень, а мы на балкон!
«Этот парень» вяло кивнул Ольге и двинулся к ее креслу. Они с Олегом взлетели по лестнице, сели, запыхавшись, в темноте — свет остался только на занавесе.
Таких чудес не бывает, и все?таки оно произошло. Чудо стоило дорого, но не Ольге, а парню, который оказался другом Олега и — позднее — свидетелем на их свадьбе. Накануне «Гамлета» он поссорился со своей девушкой и, как выяснилось, окончательно: на «Гамлета» она не пришла.
Проспект уходит вперед, ровный и прямой, почти бесконечный — да так и казалось в детстве. Захотелось к морю.
Захотелось к морю. Поворот направо — и шаг невольно замедляется, потому что вместо «вафельного» тротуара под ногами песок. Ноги сами по себе становятся ленивыми, спешить никуда не хочется. Только дети бегают, поднимая тучи песка, и возмущенная мамаша впереди замахнулась полотенцем на своего отпрыска.
Давно знакомое дивное ощущение, когда сбрасываешь туфли и ноги погружаются в песок. Здесь, на подступах к пляжу, он еще прохладный, но будет становиться теплее и теплее, как в игре, когда у тебя завязаны глаза. Песок скорее белый, хотя его принято называть «золотым». Он податливый и в то же время упругий… волшебный песок!
В дюнах лежат загорающие, распластавшись на спине или на животе. Солнца по?прежнему не видно, но как?то оно просачивается сквозь тонкие облака, поэтому женщины то и дело отгибают бретельки купальника, критически рассматривая загар. Если стоять или идти, то все тело обдувает легкий и ровный ветерок от моря, но здесь, за дюнами, жарко.
Из?за высокой травы показалась детская панамка, за ней вторая, третья — детский сад. Сбоку шла дородная женщина в открытом сарафане. Она поминутно оборачивалась, держа ладони так, словно приготовилась аплодировать. Панамки гуськом миновали дюны, и женщина хлопнула в ладоши: «Остановились, старшая группа! Остановились и ждем». Ребятишки послушно остановились, кто?то пританцовывал на песке.
Как хорошо помнился детский сад, «остановились, старшая группа», сумасшедшая радость купания, потом возвращение на дачу. В детском саду Олька выучила гладкое и веское, как булыжник, слово «коллектив». С коллективом надо было держать ухо востро. Только в море, в серо?сизой воде коллектив превращался в хохочущих от счастья детишек.
Детский сад. Особый институт, со своими законами и правилами. Родителям разрешалось приезжать один раз в две недели, в воскресенье. В «родительское воскресенье» никто не рвался на пляж, мальчики не дрались, и все детишки, нарядно одетые, с нетерпением приникали к забору, глядя на проносившиеся электрички: едут?..
Они приезжали, долгожданные родители; Олька замечала бабушку в любой толпе, подбегала — и утыкалась лицом, вдыхая знакомый любимый запах утюга, покоя и уюта. Молчала и долго не могла говорить, чтобы не заплакать от отчаяния: бабушка уедет! В шесть лет ребенок не умеет осмыслить и объяснить свое отчаяние вместо радости, но чувствует его особенно остро, потому что это было именно отчаяние: ведь если бабушка приехала, то она непременно уедет. Не важно, что уедет в конце дня, через много часов; уедет, уедет. И молчала, чтобы не заплакать, и не понимала, как другие дети могут смеяться и капризничать, ведь от них тоже уедут.