— Почему «хуже»?
— Потому что Солженицына хотя бы печатали…
— Вот и скажи, что это, мол, Солженицын. Он наверняка не читал. Или что фантастика какая?нибудь.
— А что я скажу, почему фотокопия?
— Да потому что книжный дефицит на дворе! В магазинах нет, в библиотеке не достать, на макулатуру тем более не купишь; вот люди и пересняли.
Он задумался.
— Откуда?
— Что «откуда»?
— Пересняли откуда?
— А мы почем знаем? Нам почитать дали — и спасибо; нам дела нет, кто да откуда.
Муж с облегчением погладил бородку.
— Это идея…
Ольга захлопнула секретер.
— Да и не будет он доскребываться. Вспыльчивые быстро отходят.
Николай Денисович не «доскребывался» — сделал вид, что ничего не было: ни сомнительных копий, ни «черт знает на ком», ни собственного его безобразного крика.
До этого эпизода свекор был ей симпатичен, и симпатия, как Ольге казалось, была взаимной. Высокий, прямой, с быстрыми, точными движениями и живыми хитроватыми глазами, Николай Денисович имел привычку неожиданно улыбаться, когда улыбки совсем не ждешь. Две длинные складки вокруг рта симметрично раздвигались, словно занавес, под усами становилась видна золотая коронка сбоку, и тогда в лице появлялось что?то авантюрное.
Алиса Ефимовна, в отличие от мужа, улыбалась часто и с готовностью, но как?то не до конца, будто думала о другом. Незаконченная улыбка придавала ее розовому лицу ровную безмятежную приветливость и добродушие, что очень подходило к ее щедрой полноте, выпуклым голубым глазам и неторопливой манере говорить. Выражалась свекровь очень стерильно: лифчик никогда не называла лифчиком, как и трусы трусами, говорила: бюстгальтер и трико . Когда она неторопливо двигалась, накрывая на стол и придирчиво рассматривая бокалы на свет, Ольга ждала чего?то вроде: «Этот стакан нехорошо себя ведет». Недавно свекор увлеченно рассказывал о каком?то эпизоде на совещании: «Я спрашиваю: «Так получается, что у нас безвыходное положение?». На что он спокойно отвечает: «Знаете, Николай Денисович, старый еврейский анекдот, что, как ни ложись, все равно вы-т?»».
Алиса Ефимовна возмущенно прервала:
— Николай! Что за лексикон?!
Олег с хохотом повалился на диван:
— Пап, ты мою молодую жену хотя бы пожалей!
Ольга в жалости не нуждалась: хоть сама терпеть не могла мат, получила к нему прививку во время геологической практики, где он являлся таким же непременным атрибутом, как бур и молоток, и столь же навязчивым, как комары.
Она сама не заметила, как перестала слышать нудные матюги — так перестаешь слышать постоянно включенное радио.
Свекровь же очень страдала от ненормативной лексики. В такие минуты муж из «Коленьки» превращался в «Николая», нежно?розовое лицо ее наливалось гневным густым румянцем, отчего все веснушки переставали быть видны.
Черняки были образцовой семьей. Их род и племя остались на Украине, откуда они происходили. После войны Николая Денисовича отправили по работе в Псковскую область, затем в Ленинград, и только незадолго до рождения сына супруги осели в Городе. Олег, единственный ребенок, рос на глазах у матери: Алиса Ефимовна работала в детском саду. «У меня музыкальное образование по классу фортепьяно», — сообщила со скромным достоинством.
Терция — доминанта — терция…
Музыкой свекровь не злоупотребляла — пианино в доме не было. Видимо, ей вполне хватало детсадовской программы, где из года в год разучивали «Маленькой елочке холодно зимой» и «Петушок, петушок, золотой гребешок», что Олька помнила из собственного детсадовского опыта.
Семью дополнял старый кот Кузя. Когда Ольга спросила, гуляет ли «ваш кот» во дворе, Алиса Ефимовна поправила: «Это кошечка».
Аналогичную ошибку лет пятнадцать назад совершил Олег, притащив в дом хилого серого котенка, который до встречи с ним накопил кое?какой жизненный опыт — по всей вероятности, несладкий, почему и согласился безропотно на мужское имя. Котенок только?только освоился с домом и хозяевами, покладисто откликался на «Кузя, котик», как балкон начали осаждать местные котики столь отпетого вида, что чувствительная Алиса Ефимовна потеряла сон. Тогда?то и выявилась истинная сущность Кузи. Радостный Олежка с криком: «У нас будут котята!» кинулся во двор осчастливить этой перспективой желающих и не слышал, как Алиса Ефимовна твердо заявила: «Только не это! Мы должны принять меры». Либо слышал, но не придал значения, либо просто не понял в свои четырнадцать лет загадочную фразу.
Меры, однако же, были приняты незамедлительно.
Кошка по?прежнему была всеобщей любимицей. После принятых мер она стала похожа на хозяйку: располнела и двигалась так же неторопливо, разве что веснушек не было. Теперь ее балконный моцион никто не нарушал. Она продолжала называться Кузей, но кошкой быть перестала.
Существо с мужским именем; бывает.
— Какое счастье, — доверительно призналась Ольге свекровь, — что мы с Коленькой вовремя приняли меры. Ведь мы тогда в коммунальной квартире жили, и вдруг бы — котята! Какое счастье.
«Знаешь, я в тот день ревел, как… сирота какой?нибудь, — признался Олег, — не мог поверить, что Кузька… что у Кузьки никогда котят не будет, понимаешь?»
Ольга кивнула. Какое счастье, подумала она, что твоя мать не сотворила такое над собой , ведь тогда не было бы тебя , и мы никогда бы не встретились. Какое счастье.