В выходные начал и закончил переезд, благо вещей было не много. Квартира, так понравившаяся с самого начала, теперь была в полном его распоряжении — с «моющими» обоями, которыми Мария гордилась не меньше, чем «сместителем», и, что самое главное, телефоном.
В горячке переезда и возни с вещами Карл больше всего боялся пропустить телефонный звонок. А телефон молчал, хотя он сразу послал Насте телеграмму с новым номером и специально просил Марию Антуанетту сообщать ему о звонках. Несколько раз он сам пробовал соединиться с Москвой, но получал один и тот же ответ: «Ваш абонент не отвечает».
Все понятно, говорил он себе. Выходной день: они пошли в кино, например, или в театр; в гости, наконец.
Выходной день: они пошли в кино, например, или в театр; в гости, наконец. Или, что вероятнее всего, уехали за город. Однако завтра последний день учебы, двадцать девятое мая; наверное, Ростику уже купили билет на поезд…
Утром следующего дня, когда он не спеша брился — первый день отпуска, торопиться некуда, — позвонили в дверь.
Телеграмма состояла из одной фразы: «СВЯЗИ ПЕРЕВОДОМ РАБОТУ ГДР СРОЧНО ВЫЕЗЖАЕМ МОСКВЫ = БАЕВЫ».
Действительно, уехали за город. Далеко за город.
Очень похоже на Настю: ни о чем не предупредить, а сообщить уже после того как решение принято. Потому и телеграмму дала так поздно. Карл уверен был, что не новый муж, а Настя сама это сделала и подписалась новой фамилией тоже нарочно, полностью отстранившись от их прошлой жизни.
Впереди был отпуск, самый длинный в жизни.
6
Настя откинулась на бархатную спинку сиденья. Телеграмма была хорошей идеей. Чем звонить, разговаривать, выслушивать ненужные и, главное, бестолковые вопросы Карла, лучше доверить информацию казенному бланку.
Степан Васильевич, правда, выразил недоумение: как же, дескать, вот так формально — вы же договаривались, что мальчик поедет к отцу?
Когда Степан Васильевич что?то не понимал или бывал удивлен, он чуть хмурился, так что на переносице у него появлялась горизонтальная полоска?морщинка, как будто он хмурился носом. «Карлу ничего нельзя объяснить, его можно только поставить перед фактом», — ответила Настя.
Пусть обдумает.
Морщинка на переносице разгладилась, лицо стало сочувственным.
Со Степаном Васильевичем Баевым Настя познакомилась прошлой весной, тоже в поезде, когда ехала к Лизе. Никаких бархатных диванчиков — самое обыкновенное купе; к счастью, она оказалась в нем одна, без попутчиков. Можно было смотреть в окно, думать о встрече с Лизой и Ансельмом. Опять будут удивляться, что приехала одна. «Я сынишку вашего только на карточке видела!» — вздохнет Лиза, хотя почти привыкла уже, в отличие от Ансельма. Тот опять возмутится: «Почему ты не пожалуешься, почему?!».
Warum, warum?..
Как объяснить наивному Ансельму, «warum», на его же языке? Наверное, не в языке дело, а в чем?то другом. Вот Лиза с Ансельмом живут в демократической Германии, а совсем рядом, в зловещей ФРГ, у них есть, оказывается, друзья, но о встречах с ними супруги не рассказывают. Warum, спрашивается? Настя никогда не задавала дурацких вопросов, хотя страшно интересно, как живут люди во второй половине рассеченной страны. Может быть, западные немцы так же не похожи на восточных, как русские «на болоте» и русские в Городе? Сколько раз она думала об этом, столько же раз останавливала себя. Какой смысл думать о том, что нельзя увидеть своими глазами?
Настя вытащила журнал, открыла, но поезд начал тормозить.
Можайск.
Дверь купе лихо отъехала, впустив огромный чемодан и супружескую пару.
Муж и жена были похожи друг на друга: плотные, круглоголовые, с громкими голосами. Не прошло и получаса, как они заняли почти все пространство, свободное от Насти и ее незначительного багажа. Если бы она предусмотрительно не положила на сиденье журнал, заняли бы и этот кусочек. Женщина достала из сумки маникюрный набор и разложила на столике миниатюрные пыточные орудия. Остро запахло ацетоном.
Пальцы у нее были пухлые, с глубоко врезавшимися кольцами.
Знакомиться не хотелось; попутчики тоже не проявили инициативы. Чтобы не наблюдать за маникюрной процедурой, Настя повесила на плечо сумку, взяла несессер (Лизин подарок) и вышла.
Попутчики сначала будут колготиться над вещами, потом настанет священный час еды, чаепитие и отход ко сну. Если послоняться часок, есть шанс застать обоих разнеженно спящими; в крайнем случае, можно будет отгородиться журналом или занять верхнюю полку, только спасибо скажут.
Она медленно пошла из одного вагона в другой, стараясь шагами попасть в такт стучащим колесам. Идти приходилось быстрее, стало почти весело. В конце концов, черт с ними, с попутчиками. Впереди был отпуск. Ансельм обещал, что они поедут в Лейпциг, а Настя хотела купить себе вельветовый пиджак в мелкий рубчик, как у Лизы. Еще хотелось новую сумку, только из настоящей кожи, потому что…
Размечтавшись, она резко остановилась — и вовремя, но все равно столкнулась с человеком, выходившим из тамбура.
Сумка и несессер упали на пол, она наклонилась, и мужчина наклонился одновременно с нею, подбирая выскользнувшие вещи. Настя почувствовала запах дорогого одеколона. Выпрямившись, человек оказался пожилым коренастым мужчиной с седым бобриком волос над высоким лбом и серыми, глубоко сидящими глазами. Он виновато улыбнулся, и голос тоже звучал виновато: