Внутри обнаружился большой конверт с газетными вырезками; на полях кое?где отцовским почерком были проставлены даты. Хрупкие желтоватые бумажки с выцветшими заголовками были старше черного мячика и самого Карла: «1933, июль», «май 34?го», «1936, 7 ноября». На верхней вырезке слева было объявление в рамке: «Программа кино», а справа — кусок обширного текста, и глаза невольно перепрыгивали с одной колонки на другую:
«»СПЛЕНДИД ПАЛАС»: «Дети счастья», с участием Лилиан Гарвей и Вилли Фрича.
Готовится к постановке большая фильма «Аве Мариа», с участием знаменитого итальянского тенора Джереми бросился бежать, но пламя уже охватило весь низ, отрезывая всякий выход.
«ПАЛЛАДИУМ»: «Ночь накануне боя», с участием Анабеллы. Фильма поставлена по роману Клода Фаррера. Немецкая версия. — Я помог вам потому, что вы моя жена. Моя жена, циркачка, подонок общества! Из?за вас убиты несколько ни в чем…»
«МЕТРОПОЛЬ»: «Джульбарс», фильма на русском языке, с участием артистов МХАТа Черкасова, Наташи Герцог, Файт и Макаренко — И вы думаете, что я буду жить после этого? — неистовствовал Джереми.
Готовится к постановке: «Повесть о двух городах», с участием — Лестница не достанет до крыши, — раздалось в толпе собравшейся прислуги, но они все?таки бросились на поиски.
«ФОРУМ»: впервые звуковая фильма «Господа хуторяне». Вечером «Мадемуазель Лили», с участием…»
Он тут же забыл о непонятном Джереми и о том, кто исполнял роль таинственной мадемуазель, пораженный скудной обыденностью сообщения об отцовском фильме. Зато в других статьях много и восторженно писали о немом фильме с тем же названием и превозносили его создателей, «гг. Лунканса и Аверьянова». Аверьянов… Совсем недавно Карл слышал от отца эту фамилию; кто такой Аверьянов? Глаза быстро привыкли к старой орфографии и непривычному «фильма» вместо «фильм», и хотелось прочитать все по порядку, а рука уже вынула небольшую стопку писем, и к программе кино, фамилии Аверьянов и газетам решено было вернуться позже.
Он не сразу догадался, что письма написаны самим отцом. Начал было читать самое верхнее, и его ожгло нежностью и любовью к незнакомой женщине. Он перелистал — каждое начиналось одними и теми же словами: «До свидания, любимая!», как другие пишут: «Здравствуй, любимая!», и такая печаль была в этих словах, что даже не мелькнула мысль узнать что?либо о незнакомке, как и не появилось обиды за мать; это — другое, принадлежавшее только отцу и никому больше, если письма не были отправлены.
Начал было читать самое верхнее, и его ожгло нежностью и любовью к незнакомой женщине. Он перелистал — каждое начиналось одними и теми же словами: «До свидания, любимая!», как другие пишут: «Здравствуй, любимая!», и такая печаль была в этих словах, что даже не мелькнула мысль узнать что?либо о незнакомке, как и не появилось обиды за мать; это — другое, принадлежавшее только отцу и никому больше, если письма не были отправлены. Да и жива ли она?.. Или отец писал вслед безвременно ушедшей любимой, снова и снова прощаясь с нею?
Что с ними делать, думал он, машинально складывая исписанные листки в конверт с газетными подборками. Перевернул конверт, отложил в сторону и заметил карандашную надпись: «После моей смерти сжечь». Последнее слово было зачеркнуто и сверху надписано: «уничтожить», словно отец вспомнил про бесполезную печку. Относилась ли его воля только к письмам, а газетные заметки просто попали в тот же конверт, Карлушка не понял.
Телефонный звонок прозвенел так резко, что он вздрогнул.
Настя говорила торопливо и решительно, и отчетливо сказанное «уезжаю» он понял не сразу:
— Подожди, — перебил, — я не поним…
— Ну что тут понимать? — голос стал раздраженным. Она помолчала и добавила мягче, но так же торопливо: — Съезжу к родителям, они уже настроились и ждут; вот и все.
Опять сделала паузу, перевела дыхание и продолжала:
— Ты все равно не поедешь — вам сейчас не до меня, лучше побудь с Ларисой Павловной. Я ненадолго еду; через недельку вернусь.
— Я вечером забегу, — сказал Карл, — ты в общаге?
Раздался короткий смешок:
— Я на вокзале. Тут всего два автомата, и мой поезд через двадцать минут. Я дам телеграмму. Пока!
Неожиданный разговор мешал сразу вернуться к черной папке. Обиделась?..
Они с Настей взяли отпуск, чтобы вместе поехать в Москву, а оттуда — к ее родителям. По правде говоря, Карл намного охотнее поехал бы в Армению или в Грузию, где давно мечтал побывать, однако Настя сказала, что родители ждут, и «вообще как же так, с твоими?то я знакома», что и определило решение, которое так неожиданно отменила жизнь — вернее, смерть.
Он повертел кольцо на мизинце и снова открыл папку.
На твердом, как фанера, картоне с уголками были прикреплены фотографии — матовые коричневые снимки, четкие в мельчайших деталях, какие можно встретить в сохранившихся семейных альбомах. Судя по неровному с одной стороны краю, похоже было, что как раз из такого альбома они и были вырезаны.
На одном снимке Карлушка увидел отца. Он стоял, положив руку на спинку стула, а на стуле сидел незнакомый человек, похожий на отца не только одеждой, но и чертами лица, только выглядел он чуть постарше. На обороте четким отцовским почерком было написано: «Нет, не отстал быстроногий Аякс от могучего брата». Даты не было. Кто такой Аякс, Карлушка не знал, и переводил взгляд с одного лица на другое, словно надеясь найти ответ. Отложил; взял следующую фотографию — и впервые за несколько последних дней улыбнулся: с фотокарточки прямо на него смотрела незнакомая девушка в широком платье. Она стояла посреди густой листвы. Со всех сторон ее окружали ветки, а она смотрела в объектив, чуть склонив голову набок, и не улыбалась, нет, но казалось, что вот?вот улыбнется. Чуть разлохмаченные волосы ничуть ее не портили. Он не удивился бы, обнаружив на обороте слово «Любимая», однако написано было совсем другое: «Ростов?на?Дону, 1917».