Громко хлопнула входная дверь: пришли Дорофеевы, новые соседи. Молодая пара, они жили здесь не меньше пяти лет, но все еще считались «новыми». Дорофеевы вселились в комнату Праскудина, который с тех пор стал называться «старым» соседом, хотя старым он как раз не был, подтвердив это тем, что съехал не просто так, а «по причине вступления в брак», как он сам выразился. Нет, ни на одной из девушек, которые иногда приходили вместе с ним, а поздно вечером исчезали — ни на одной из них, похожих друг на друга и на самого Праскудина, он не женился. Избранницей соседа оказалась яркая рыжеволосая особа лет сорока, с красными губами и такого же цвета длинными ногтями. Пышно взбитые волосы и «шпильки» делали ее выше Праскудина. Вся она была какая?то вытянутая, с длинными ногами и руками, а в тонких длинных пальцах держала сигарету в длинном мундштуке. Когда Праскудин привел ее в первый раз, она долго осматривалась в прихожей, громко и протяжно о чем?то спрашивая. Мария Антоновна, по своему обычаю, прошествовала в туалет и вышла с деревянным кругом под мышкой; гостью это удивило и позабавило, и она спросила, растягивая слова: «Вале?е?ера, а унитаз она то?о?о?же унесет?».
Когда Праскудин привел ее в первый раз, она долго осматривалась в прихожей, громко и протяжно о чем?то спрашивая. Мария Антоновна, по своему обычаю, прошествовала в туалет и вышла с деревянным кругом под мышкой; гостью это удивило и позабавило, и она спросила, растягивая слова: «Вале?е?ера, а унитаз она то?о?о?же унесет?».
Карлу, вынужденно торчавшему в прихожей у телефона, сцена запомнилась. Мария Антоновна, потрясенная этими «Вале?е?ера» и «она», плакала у кухонного окна, а потом объявила, что «вычеркнула этого человека из своего сердца».
Вычеркнутый Праскудин вскоре переехал, а вместо него вселились Дорофеевы с двумя велосипедами, одержимые здоровым образом жизни.
«Все пожег», — повторяла бабка. Но что там было такого, что нужно было сжигать, и чем, собственно, прогремел «Громовой крест»?
— Да что я знаю, — смешалась Аглая. — Он мне ничего не рассказывал.
«Простил ли?» — в который раз подумал Карл.
— Потом начал бумаги жечь, — продолжала старуха.
«Потом» относилось, вероятно, к событиям тридцатилетней давности. Она, казалось, поняла и пояснила:
— Когда суд начался. По всему дому собирал книжонки, листки какие?то, чтоб только никому на глаза крест не попал.
— Какой крест?то?
— А погнутый такой. Как у немцев был.
— Свастика?..
— Ну да, как на флагах и на повязках ихних. Да я в этих делах мало что понимаю. Может, другое что было. Да ты ешь, сынок, ешь, ты же с работы!
Было о чем задуматься.
Как мало он знал о жизни деда! Сидел рядом с ним в больничном коридоре, курил, выслушивал то, что принимал за бред возбужденного старческого воображения, не задавая, по лености воображения собственного, никаких вопросов, а ведь старик наверняка их ждал. И ведь хотел спросить, а теперь… Теперь ему об этом даже не скажешь.
Никаким психозом дед не страдал — его мучил многолетний страх, но об этом Карл узнал от матери. Может быть, бабка рассказала бы больше, но не успела.
Точное слово выбрал отец: странно . Ибо никаким другим не передать состояние души, когда видишь, что несколько дней назад человек лежал на больничной кровати, тянул пожелтевшую руку к стакану, шевелил губами, что означало «спасибо», «да» или «нет», все более отстраняясь , необратимо уходя в другую сторону; то было только накануне, и пришел следующий день — рука тянулась к стакану, но завтра не наступило, потому что губы и веки сомкнуты навсегда — сегодня.
Как странно: Герман Лунканс, его отец, прошел сложный и неожиданный путь от скромного члена коммунистической ячейки до богатого кинематографиста и мог бы погибнуть в Сибири как антисоветский элемент, однако не погиб, а стал простым переплетчиком. Могло сложиться так, что трудился бы в переплетной мастерской до пенсии, если бы капризная судьба не потребовала симметрии: извлекла из небытия его знаменитый фильм, а самому Герману отвела роль свадебного генерала на открытии новой киностудии. Он только успел сказать: «Как странно», и эта фраза относилась к его новой роли тоже: отец не хотел участвовать в пародии. Не хотел — и был мгновенно и милосердно от этого избавлен.
Аглаю похоронили в начале февраля. Рядом заснеженным холмиком возвышалась дедова могила.
Простил ли он жену, успел ли простить?..
Трудно было представить их безмолвно лежащими в земле, без обычных перепалок, взрывающихся безобразными громкими скандалами, хотя в последнее время они оба стали слабыми и беспомощными: испуганный ссутулившийся старик в больничном коридоре и желтая иссохшая старуха, с усилием выпрастывающая руку из?под одеяла.
Через два дня после похорон Настя уехала в ГДР.
Карлу запомнилось несколько фраз — должно быть, он задавал какие?то вопросы, жена отвечала быстро, лаконично.
Карлу запомнилось несколько фраз — должно быть, он задавал какие?то вопросы, жена отвечала быстро, лаконично.
Дождешься у них путевки, как же.
Лиза прислала приглашение, она же обещала.
Все оформила, не волнуйся.
Не хотела тебя дергать — вам было не до меня.