Собаки не всегда могут пережить смерть хозяина. А человек, если собака гибнет, переживает, конечно, но непременно переживет; а потом… заводит новую. Новая собака, он знает, тоже будет ластиться и заглядывать ему в глаза.
Новая собака, он знает, тоже будет ластиться и заглядывать ему в глаза.
У котов иначе: там человек добивается внимания кошки или кота…
А кстати, где собака? Черная собака; где же она?
Собаки не было.
Лариса огляделась и подошла к самому краю пруда. Здесь собака спускалась пить, а потом скользила по камням. Показалось на секунду: что?то мелькнуло на противоположном берегу, но за частой сеткой дождя ничего нельзя было различить.
12
От вокзала Ольга направилась было к трамваю, но на перекрестке повернула к парку. На противоположной стороне бульвара стояли дома. Стекла горели рыжим пламенем в заходящем солнце. Вспомнилось, как завораживали ее в детстве окна домов по дороге в школу, какими загадочными казались они вместе с людьми, живущими за прозрачными, но непроницаемыми стеклами. И как притягивали чужие те окна, чужой свет, чужой уют — чужая жизнь, казавшаяся совсем другой — не такой, как у нее, а много лучше, радостней, чище…
Когда?нибудь ее дочка или другая девочка, возвращаясь из школы, будет вот так же смотреть на эти — или другие — окна и гадать, кто живет за ними. И может быть, мать тоже так делала в детстве, а много раньше — бабушка. Сами не подозревая, мы передаем то, что дали нам — неосознанно, на глубоком, недосягаемом для понимания, уровне. И другие, совсем взрослые, люди нет?нет да и кинут взгляд на окна, мимо которых идут, — просто не могут скрыть вспыхнувшего на миг беспричинного любопытства: как живет другой человек, отделенный от меня и от всего мира хрупкой прозрачной преградой?
Дорога домой все еще была непривычной — переехали они только неделю назад. Нервная Марина теперь жила в их прежней квартире, а своего мужа, того потерянного мужчинку, которого Ольга видела мельком, Марина «воткнула», как она выразилась, прямо в новый ремонт, и «пусть спасибо скажет». Сколько ни уговаривала себя Ольга, что ей плевать, как там устроится чужой муж, к тому же бывший, да и пьяница, на душе было погано. Дрянь была квартира; она знала об этом, а человек тот — нет.
— Это же кот в мешке, понимаешь? — объясняла Олегу. — Ремонт красивый, да; а что под ним?
— А по?моему, нормальная квартира, — возражал он, — особенно сейчас.
Интеллигентный Володя действительно поработал на славу. Стенки в комнате приобрели нежно?персиковый цвет, от чего создавалось впечатление, что здесь тепло. Двугорбое пятно со стены исчезло, хотя Ольга могла по памяти нарисовать его очертания. Притронулась рукой — и пальцами ощутила предательскую неровность: я здесь, я вернусь. Володя тоже знал об этом или угадал Ольгину мысль: «Я в комнате потому и накатик пустил, чтобы, когда начнет проступать, не сразу стало заметно». На кухне и в прихожей стенки были теперь цвета густых сливок. «Оптический эффект, пространство расширено, — Володя зашел вперед, широким экскурсоводческим жестом указывая на стены, — такое вот воздействие светлых тонов. И сантехника новая; сразу впечатление другое, верно?»
Ушел в небытие громоздкий приземистый унитаз; если б еще забыть, каково было его мыть… Исчезли вечно слезящиеся трубы — тряпка под ними быстро пропитывалась влагой, надо было полоскать и отжимать ее. Вечный двигатель; как и лужа вокруг унитаза, тоже вечная, потому что, как ни вытирай, она снова и снова набегала, и тряпка, разбухшая и скользкая, тошнотворно вонявшая плесенью, не впитывала воду. Пропал, будто вовсе не бывал, огромный крюк на двери. Тусклая лампочка под потолком упокоилась на помойке — вместо нее висел овальный фонарик, ярко освещавший новенький унитаз посреди светло?зеленых стен.
Квартира выглядела почти игриво. «Вы сказали, на мое усмотрение, так я всю сантехнику поменял, иначе не смотрелось бы.
Плюс два стекла новых, на кухне и в кладовке. Стекольные работы — это мой кореш делал, там тридцать рэ будет. Ну, раковина с унитазом…» Олег пошел его провожать, на ходу вынимая бумажник.
— Слушай, да парень молоток! — восхищенно сказал он, вернувшись. — Квартиру не узнать!
Узнать, узнать; осенью пятно вернется, как на ключике Синей Бороды. Новенькая труба в туалете покроется матовой холодной испариной, капли влаги набухнут, а потом превратятся в струйки — ровные, медленные, неизбежные. Никакие оптические игры с пространством, эмоционально продуманные цвета, никакие плафончики ничего не изменят. Будь проклята эта квартира, которая столько лет преследует меня; будь она проклята! Но при чем тут этот дядька, и без того пришибленный всем на свете, включая собственное пьянство, за что он обречен здесь жить?! Не обмен — обман.
— Олюнь, а какая альтернатива — сдавать? Искать клие?э?энта, — муж очень забавно растянул слово, — трясти с него башли, а когда съедет, снова звать Володю, чтоб ремонтировал? Ты, кстати, знаешь, чем он занимается, помимо ремонтов?
— Нет; откуда?
— Он мне в коридоре рассказал: аспирант на кафедре психологии. На фига тебе, спрашиваю, психология сдалась? Преподавать хочет. Намекнул, что тема, мол, интересная. Тогда, говорю, брось ремонтами заниматься. Он вытаращил на меня усы. Ну ты даешь, говорит; а жить на что?